Год нашей войны - [23]

Леди Саммердэй крепко сомкнула пальцы, и ее лицо осветилось радостью. Тауни сжал возлюбленную в своих медвежьих объятиях.

— А лошадь хорошая? — спросила Женя, глядя на меня сквозь локоны темных волос.

— Да. А теперь мне нужно отдохнуть, сестра. Мы были на ногах всю ночь.

— Что? — заверещал Станиэль. — Ты спал несколько часов.

— Я не спал всю ночь. Просто я был в другом месте. Я отодвинул свой стул и почти — почти! — сумел поймать Женю за руку.

Она резко прыгнула со стола к окну, заставив Тумана выругаться. Ухватившись за росший возле рамы плющ, она перелетела через подоконник и проворно, как белка, рванула вниз по стене. Очутившись на земле, она на мгновение остановилась. Замковый двор был пуст. Она присела, быстро пересекла его и исчезла под портиком в дальнем конце.

Ее тень в лунном свете — мускулистая и поджарая, — подобно молнии, стремительно пронеслась по мостовой около внутреннего барьера. Это не просто худощавость — в ней было что-то особенное, постоянный животный голод. Женя — это секс на палочке для меня и просто палочка — для всех остальных.

Конюшни крепости Лоуспасс состояли из двух длинных, невысоких зданий. Мощеный проход между ними, с желобом посередине, был сырым, и мои сапоги постоянно скользили. К тому моменту, как я добрался до входа в конюшни — в темные предрассветные часы он напоминал круглый черный рот, — я был покрыт грязью и лошадиным дерьмом. Впрочем, это могло быть и человеческое дерьмо, ведь уборные в крепости давно обветшали и давно уже не функционировали нормально.

Конюшни выглядели непрезентабельно: стены из побеленного камня, шиферная кровля. Сразу за ними находился внешний барьер Лоуспасса — толстая стена с проходом наверху. Я провел там много часов, расхаживая туда и обратно по бревенчатому полу, посыпанному, чтобы не скользить, песком.

Я оперся на дверной косяк, ожидая прихода Жени.

В каждом помещении крепости находилось множество людей, большинство из них — раненые. Однако единственный звук, который я сейчас слышал, — это сопенье и фырканье привязанных лошадей. Кто-то из них почувствовал мое присутствие и заржал, стуча копытом по насыпному полу. С сеновала, расположенного на чердаке, мне на нос упала соломинка, и я смахнул ее. Еще несколько приземлились мне на голову, и я тут же их стряхнул, ибо волосы были моей гордостью.

Скоро я окажусь в Замке со всеми его удобствами — горячей водой, чистой одеждой, легальными наркотиками и моей женой. Еще одна соломинка упала сверху. Длинная фиолетовая черта разрезала небо. Я наблюдал, как она постепенно светлела, становясь сначала лиловой, а затем — темно-красной. Когда взошло солнце, она превратилась в узкую карандашную полоску на бледно-голубом небе.

Я ждал Женю. Я безумно желал ее и безумно боялся, что никогда больше ее не увижу. Она могла затеряться в горах, и даже если бы я ждал ее в Скри в самый страшный буран, не было никакой гарантии, что ей захочется наведаться в «Филигранного паука». Даже если бы я выследил ее — а я отличный следопыт, — то вряд ли смог бы поймать.

То, что делает меня великим, одновременно и отдаляет меня от других. Если бы я был чистокровным неженатым риданнцем, то Женя вышла бы за меня замуж и с согласия императора вошла бы в Замковый Круг бессмертных. Но нет! Мой отец был авианцем, и благодаря сочетанию авианских крыльев и худощавого риданнского телосложения я получил способность летать, и поэтому Женя смотрит на меня как на сумасшедшего. В риданнской культуре приняты ранние браки, и, как правило, мужья помогают растить детей, пока худые от природы риданнские женщины восстанавливаются после родовой травмы и вновь обретают способность развивать подходящую для охоты скорость. Новорожденного риданнца кладут на пол — он может сразу подняться. К концу дня он начинает ходить, а к концу недели — уже носится туда-сюда.

Еще несколько минут я насиловал свой мозг старым, знакомым до боли вопросом: каким образом авианский торговец и насильник — мой отец — сумел поймать девушку-риданнку?

Время лечит не все раны. Некоторые поступки можно четко разглядеть и понять только сквозь призму прожитых лет. Мучительные воспоминания не исчезают, наоборот, со временем они все более тяжкой ношей ложатся на плечи. Это поступки, свидетелей которым нет и в которых я отчаянно хочу покаяться, однако тогда я погибну. Они постоянно приходят ко мне в ночных кошмарах, и это — мое наказание.

Конюх, громко зевнув, отвлек меня от тягостных воспоминаний. Он был одет в ярко-красный замшевый жилет, обрезанный сзади для крыльев. Он проскочил мимо и, увидев меня, явно удивился, но все же сумел выдавить из себя приветствие:

— Доброе утро, Вестник.

— Хорошее утро для полета, — ответил я.

Он взглянул на мои маховые перья метровой длины. Сами крылья были сложены под плащом, и оттого он сильно топорщился, приоткрывая мои мускулистые ноги. Слуга никогда не видел у других людей ничего подобного. Он кивнул в сторону двери.

— Приготовить вашу скаковую лошадь?

— Нет. Мне нужна черная кобыла, на которой я ездил вчера.

— Это лошадь Мерганзера. Из Рачиса. Зовут Шарабия.

— Приведи ее и убедись, что вся сбруя в порядке.