Год на Севере. Записки командующего войсками Северной области - [15]

Вправо от Николая Васильевича сидел С.Н. Городецкий, затем доктор Мефодиев и еще правее сел я. Когда приехал генерал Е.К. Миллер, он поместился между Мефодиевым и мною.

Такое размещение соответствовало и политическим взглядам членов правительства. Городецкий, Мефодиев и я были по убеждениям монархисты. Чайковский – народный социалист, Зубов, говорили, левый кадет, князь Куракин – беспартийный, но, казалось мне, примыкавший чаще к мнениям Чайковского и Зубова. Все четверо жили на общей квартире и представляли из себя очень дружную и сплоченную группу.

Постараюсь кратко обрисовать облик каждого из членов правительства.

О Николае Васильевиче Чайковском я уже говорил. Ко времени моего прибытия в настроениях его замечалась некоторая нервность. Чаплинский переворот повлиял на него, и он утратил до некоторой степени доверие к офицерскому составу и к союзникам, главным образом к англичанам, в которых подозревал пособников в деле своего временного лишения свободы и ссылки в Соловки.

Главный его сотрудник и горячий поклонник Петр Юльевич Зубов представлялся мне всегда в высшей степени спокойным, выдержанным, глубоко уравновешенным.

Довольно пассивный в вопросах второстепенной важности, Петр Юльевич был ярко красноречив, тверд и стоек во всех серьезных делах, проходивших через его руки. Особенно хорошею его чертою была его искренность и прямота, с которою он высказывал свои убеждения.

Не менее яркой личностью был и Сергей Николаевич Городецкий. Председатель местного окружного суда, талантливый юрист, известный в своих кругах, Сергей Николаевич пользовался симпатиями местного общества и всех правых кругов.

Стойкий в своих правых убеждениях и не покрививший душою даже в эпоху большевизма на Севере, он, пожалуй, был слишком требователен в своих отношениях к рядовому человеку. Я несколько расходился с ним во взглядах на работу следственной комиссии, считая направление деятельности комиссии нежизненным, не отвечающим обстановке.

Мне понятно, что представитель высшей юридической власти в крае должен был всегда представлять собою закон, и закон беспощадный, но мне казалось, что в сложных перипетиях, пережитых областью, надо было вносить поправки, которых требовала жизнь.

Доктор Мефодиев высказывался редко. Вовлеченный в высшую политику края, он отдавал работе все свои силы и, скажу я, средства, так как благодаря работе в правительстве утратил свою богатую клиентуру, как доктор медицины. Я полагаю, что работа была ему не по силам, так как я не был свидетелем ни одного твердого решения или радикальной меры в порученном ему отделе. По словам лиц, знавших его в частной жизни, это был образованный, вдумчивый, способный и сердечный человек.

Князь Иван Анатольевич Куракин в отделе финансов, который он вел, был человеком новым и малоопытным. Бремя, которое он нес, было бы непосильно трудным в том состоянии Северной области и для финансиста первейшей величины.

Заслуга Ивана Анатольевича заключается в его героической борьбе с тою системою, которая навязывалась англичанами почти насильно. Создание английской эмиссионной кассы, выпускавшей русские деньги, обеспеченные фунтами стерлингов, в значительной мере помогло области.

Вспоминая мою работу в правительстве, я не могу не подчеркнуть, что Северное правительство было чуждо какой бы то ни было претенциозности. Отлично учитывая, что конечный успех может быть достигнут единением всех окраин, где началось Белое движение, правительство Северной области смотрело на свою работу лишь как на подготовительный акт в деле восстановления порядка в стране.

В непосредственной близости к правительству и тесной связи с ним находилась работа губернского комиссара, т. е., по дореволюционной номенклатуре, должность губернатора, которая была вручена Владимиру Ивановичу Игнатьеву.

Личность Игнатьева была несомненно яркой. Народный социалист по убеждениям, связанный по рукам и ногам партийной программой, Владимир Иванович проявлял массу энергии в деле обращения в свою веру и общественных, и рабочих, и даже военных кругов. Ораторствуя на митингах, близко стоя к «Возрождению Севера», наиболее левому органу печати, связанный со всею революционной кружковщиной в области – Игнатьев являлся чрезвычайно живою и действенною фигурой, несомненно сильной и, может быть, необходимой даже в то странное время. Никто лучше него не мог повернуть настроение какого-нибудь рабочего митинга в сторону законности и порядка. Ведь надо учитывать то, что в эту эпоху власть нужно было завоевывать и утверждать, опираясь на массы. Лишь по утверждении власти можно было говорить о закономерной работе. Имея рабочую Соломбалу с одной стороны и фабричную и портовую Бакарицу – с другой, Архангельск был как бы в большевистско-демократических тисках, которые могли раздавить и правительство и микроскопические силы союзников.

Нечего и говорить, что Игнатьев был «бельмом на глазу» у всех правых кругов и монархически настроенной части офицерства. Много, конечно, вредило ему его чрезмерное честолюбие и властолюбие, не имевшее границ.

Архангельская общественность относилась к своему правительству с полным безразличием, поражавшим каждого вновь прибывшего в город. Правительство не подвергалось нападкам или резкой критике со стороны общественности, но и не встречало ни малейшей поддержки. Представители лучших классов Архангельска охотно осаждали представителей власти с массою мелочных жалоб и дрязг, но вместе с тем сторонились от участия в правительственной работе. Думаю я, что происходило это прежде всего от недоверия к твердости и продолжительности власти, а затем играла роль и осторожность, чтобы не провиниться перед большевиками, в конечном возвращении которых, по-видимому, не сомневались.