Год крысы - [57]

— Немцы только рады. Бэха сегодня ездил смотреть. Они расширили офис и наняли новых людей…

Ксюша кивнула. Это хорошо, раз так. Но ей показалось, что спокойствие и уверенность Матросова — напускные, а на самом деле он волнуется, и его беспокоит развернувшийся вокруг аммонита шум.

— Ладно, осталось недолго, — сказал Матросов. — Послезавтра все закончится.

— Да…

Оба поняли, что эту тему лучше не развивать. Разговорами делу все равно не поможешь, а нервозности прибавляется.

— А я сегодня забрала бабушку из больницы… — сообщила Ксюша.

— Это хорошо.

— У меня осталась почти половина от пяти тысяч, — сказала Ксюша. — Я могу тебе вернуть…

Матросов махнул рукой: не надо. Это ничего не изменит. И вообще, они об этом уже говорили.

— А как бабушка?

— Сидит, смотрит в одну точку… Меня узнает через раз…

Матросов кивнул. Он не стал больше ничего спрашивать. А Ксюша не стала больше ничего говорить.

— Скорее бы уже все это закончилось, — вздохнула она.

Матросов опять кивнул.

— Да.

Дело шло полным ходом. Бэха привез в гараж еще одну бочку для раствора и пять дополнительных электроплиток для выпаривания. Буквально на глазах гора красных мешочков с суриком таяла, а штабель аккуратно сложенных пакетов с аммонитом рос. Чутко оценив ситуацию, Бэха решил не ждать, пока будет переработан весь сурик, а сдавать продукт по мере готовности. Но оказалось, что на сдачу порошка немцам нужно записываться на три дня вперед, а потом каждые четыре часа отмечаться в перекличках, и даже шустрый Бэха не смог обойти этот порядок и записался только на воскресенье.

Слухи же по городу ходили самые невероятные. Об очередях, выстраивающихся за суриком на торговых складах. О том, что деньги там уже некуда складывать — их пакуют прямо в картонные коробки. О десятках фур, которые идут в город с завода в Боровичах, — а ведь всего две недели назад сурик никому вообще не был нужен! О том, что возле немецкой конторы день и ночь творится черт знает что, страсти накалились до предела, и разборки в очереди уже несколько раз заканчивались драками едва ли не со стрельбой.

Чтобы занять руки и отвлечь голову, Матросов в свободное от больницы время взялся помогать рабочим обрабатывать порошок — тоже разводил сурик в бочке, мешал, разливал раствор по противням. Бэха смотрел на это дело не очень одобрительно — для работы есть специально обученные люди, тот, кто вкладывает деньги, делать ничего не должен! Но вслух своего недовольства не высказывал: пусть уж лучше Матросов работает, чем болтаться под ногами и портить настроение своей унылой физиономией. Заодно он и за процессом приглядывает, и за новыми работниками. От этого тоже польза, Бэхе не приходится по нескольку раз на день наведываться в гараж.

На следующий день, сидя с Тосей дома, Ксюша специально просматривала по телевизору все новости. О порошке говорили в каждом выпуске. Причем на этот раз тон репортажей был уже другим. Репортеры возмущались всеобщим умопомешательством и высказывали вопрос: почему немцев не смущает имеющий место массовый обман? И когда аммонитом, приготовленным из сурика, заинтересуются компетентные органы. Не пора ли вмешаться? И запретить это надувательство?

В конце дня Ксюша не выдержала и снова побежала в больницу повидаться с Матросовым.

На этот раз Матросов был как-то подозрительно беззаботен и весел. На его губах бродила неясная ухмылка. По утомленному лицу Ксюша догадалась, что ночью он не спал.

— Как там дела, в гараже? — спросила она.

— Все хорошо.

— Скоро они?

— К завтрашнему дню обещали управиться…

Ксюша не хотела говорить о неприятных новостях, услышанных ею по телевизору, но все же не выдержала.

— В новостях такое говорят… Уж скорее бы…

— Пустяки! — сказал Матросов. — Вот увидишь, все будет хорошо!

Ксюша не ответила. Хотя в безапелляционном тоне Матросова ей послушалось что-то неестественное.

— В крайнем случае, и без этой доли гипофиза люди отлично живут, — пошутил Матросов. — Мне говорили в клинике.

Ксюша замерла. Как это без гипофиза? О чем он?

Матросов вдруг рассмеялся.

— А знаешь, в чем тут дело?

— В чем?

— Я сам во всем виноват!

Ксюша внимательно посмотрела ему в лицо.

— Я обманул Гольдштейна! — признался Матросов.

— Кто такой Гольдштейн?

— Мой доктор из психушки. Тот, который мне «крышу» на место ставил.

— А-а…. Ну и как ты его обманул?

Матросов лукаво взглянул на Ксюшу.

— Меня ведь как Гольдштейн лечил?..

Ксюша затаила дыхание:

— Как?

— «Ты, — говорит, — представь, что у тебя не голова, а видеомагнитофон. Представил?» — «Представил». — «Теперь я вставляю в этот видеомагнитофон кассету, и ты записываешь на нее все, что было в армии. Все-все! Понимаешь?» — «Понимаю». — «Записал?» — «Записал». — «А теперь, смотри: я беру эту кассету и выбрасываю ее в мусорное ведро. Видел? В мусорное ведро! И все! Конец! Теперь ничего этого в твоей голове нет! Запомни: ничего нет! Понял?»

Матросов почему-то рассмеялся.

— И что? — осторожно спросила Ксюша.

— А то! Я все сделал так, как он велел. Представил, что голова — это магнитофон, записал на кассету все, что было, вынул воображаемую кассету из головы и выбросил в ведро.

Матросов замолчал и опять хитровато улыбнулся.