Год крысы - [2]

— Помяни мое слово — нехорошее это место! — вывел он.

Санек вопросительно таращился на его брови и лоб. Потом встрепенулся, мотнул головой, стараясь стряхнуть наваждение, и проговорил:

— Тьфу на тебя! Скажешь тоже… Ты что, бабка старая? — Он опять поднял руку к фонарю и оглядел подвешенные за хвосты тушки. — Крысы — это просто крысы. Грызуны! У меня племянница держала одну дома — ничего себе зверек. Забавный.

— А вот помяни мое слово! — повторил Петрович. — Нахлебаемся мы еще от этих крыс!

Некоторое время под фонарем царило молчание. Темнота вокруг была полна подозрительных шорохов и вздохов. Санек непроизвольно передернул плечами и забрал в свободный кулак ворот камуфляжной куртки.

Петрович громко высморкался, плюнул на землю, развернулся и, подхватив лопату, зашагал к металлическому контейнеру в глубине двора.

* * *

Спал утомленный жарой мегаполис. Спал гигантский город, охваченный азартом гонки за деньгами и удовольствиями.

Раскинулись на влажных простынях тела инструкторов по фитнесу и дорогих проституток. Во сне обливались потом прокопченные продавцы шавермы и вокзальные заряжалы-таксисты, нелегальные мигранты и работники правоохранительных органов, политические экстремисты и продавцы низкосортных наркотиков. Бормотали во сне убийцы и жулики, клипмейкеры и воротилы шоубизнеса, бармены и мальчики по вызову, уличные сутенеры и продавщицы элитного женского белья. Спали, почесывая одной ногой другую, продавшие свое перо журналисты. Беспокойно вскрикивали во сне непризнанные гении и городские сумасшедшие, создатели порносайтов и брачные аферисты, международные свахи и изготовители фальшивой водки, содержанки подросткового возраста и страдающие геморроем жигало, гомосексуалисты и лесбиянки, садо-мазохисты и мастера черного пиара. И грезились им во сне прохладные потоки воды в тенистых гротах, ледяные струи водопадов, лазурная морская волна, набегающая на песчаный берег, влажные кувшинки на девственной поверхности прудов…

Спал постепенно остывающий город…

А на заброшенном заводе бытовой химии готовилась к очередному обходу территории военизированная охрана, — чтобы в разных концах огороженной территории подобрать и отнести в мусорный контейнер пару десятков бездыханных крысиных тушек. А через час выйти снова и собрать еще несколько десятков отвратительных дохлых крыс.

Правы были охранники: не просто так сходились крысы на подведомственную им территорию. Была причина, которая заставляла крыс ночь за ночью красться по канавам и канализационным трубам, пробираться по кустам и помойкам, искать дыры в бетонном ограждении, миновать ловушки и стремиться на асфальтированный двор, чтобы через некоторое время пасть замертво и быть подобранными людьми в камуфляже. И верно рассуждал суеверный Петрович: этот факт не мог означать ничего хорошего ни для завода, ни для города, ни для людей, этот город населяющих.

В одном только ошибались охрана. Одного не могли различить Петрович и его молодой товарищ в неверном свете короткой северной ночи. Крысы эти не были мертвы. Ни одна из них! Внимательный взгляд мог бы различить едва заметное движение боков, вызванное сохранившимся поверхностным дыханием.

Крысы только с виду казались дохлыми. Сумерки короткой северной ночи не позволяли разглядеть странного и настораживающего факта: крысы были живы и лишь находились в состоянии глубокой, но кратковременной комы.

* * *

Будним утром того самого жаркого июня трое молодых людей, сидя в кабине маленького грузового фургона, пробивались сквозь плотный транспортный поток в северную часть бесконечного города.

С наступлением жары пробки на магистралях не рассасывались с утра до вечера. С утра до вечера коптили небо моторы, надсадно гудели вентиляторы, срывало пробки с закипевших радиаторов, выскакивали из кабин хватающиеся за головы водители. Нервы были натянуты до предела. То там, то здесь вспыхивали ссоры с потасовкой. Фургон, петляя и стараясь обмануть поток, то выскакивал на заполненные транспортом проспекты, то сворачивал на едва приметные улочки, чтобы объехать забитые автомобилями пространства.

Было еще только десять часов утра, а духота уже казалась нестерпимой. Изнывал и плавился огромный город, а кто-то мстительный и неумолимый все раскалял и раскалял побелевшее от жара солнце, будто хотел напрочь стереть с лица земли животных и растения, дома и автомобили, улицы и проспекты, а главное — людей, людей, людей. Жирное марево поднималось от таявшего, как масло, асфальта. Выжженная трава на газонах умирала на глазах и превращалась в неосязаемый прах.

Томился и страдал раскаленный город, но трое молодых людей в кабине фургона, поглощенные разговором, казалось, совсем не замечали жару.

— Жизнь, Матросов, дана человеку всего один раз! И провести ее нужно так, чтобы потом не было стыдно за прожитые годы! — говорил своему спутнику Леха Куманьков по прозвищу Бэха, складный, смышленый и, как в таких случаях говорят, очень деловой молодой человек.

Фургон уткнулся в забитый автомобилями перекресток, подал назад, вывернул к краю проезжей части, перевалившись с боку на бок, взобрался на поребрик, и, распугивая пешеходов, покатил по тротуару.