Год кометы и битва четырех царей - [24]
На должность, освободившуюся после смерти Лупина Алеалога, претендовал также служка из собора; он утверждал, что обнаружил в своде нефа своей церкви розоватые камни, расположенные на определенном расстоянии один от другого и обязательно в сочетании с голубоватыми камнями; после долгих раздумий понял, что строители разместили камни таким образом не случайно, а с определенным намерением и очень искусно — в них наверняка заключена тайна, определяющая грядущую судьбу города. Он прочел послание так: -.--..--..--, то есть по телеграфному коду Морзе. К этому он добавлял, что намерен сдать экзамен в Телеграфном управлении. Учитель истории галлов и народов неизвестного происхождения, член конкурсного жюри, предложил оговорку, требующую досконального изучения того факта, который в клубе, в парикмахерских и на званых вечерах окрестили «тайной церковного свода». Ведь если тайна записана действительно азбукой Морзе, значит, мастер Фройла, строивший церковь в XII веке, на семь столетий опередил свое время и оказался изобретателем телеграфного кода, а стало быть, и телеграфа, не говоря уже об электрической энергии. После того как поправка учителя была принята, консулы высказали желание укомплектовать штаты Астров логической коллегии немедленно, пока в небе над городом висит комета, и таким образом кандидатура церковного служки была отклонена, а Паулоса Соискателя единогласно избрали на вакантную должность. Служка за свой счет построил помост на колесах и, взобравшись на него, передвигался по церкви, влекомый двумя послушниками. За три месяца непрерывном работы он сумел прочесть слово sicut[44], ведь ему помогал городской почтальон, разносивший телеграммы, который на досуге выучил азбуку Морзе.
Родители Марии решили принять Паулоса в своем доме, ведь теперь он заполучил оплачиваемую работу, был включен в список должностных лиц, в свое время получит пенсию, а когда умрет, Мария останется его законной наследницей. Родители Марии жили в доме с пятью балконами по выходившему на площадь фасаду, до самой крыши увитому плющом, большие листья которого уже окрасились осенним багрянцем. Дверь открыла старая служанка Клотильда, она же проводила гостя наверх. В гостиной стояли стулья, обитые серо-зеленым атласом и расчехленные, как видно, специально по такому торжественному случаю; рядом с балконной дверью сидела в кресле за вышиваньем мать Марии, а позади нее стоял одетый в жакет глава семьи, положив одну руку на спинку кресла, будто позировал перед фотографом, а в другой держал белый конверт. Робким и чуть охрипшим от волнения голосом Мария представила Паулоса как положено было называть его по должности. Отец слегка наклонил голову, мать сняла очки и перестала вышивать. Отложила пяльцы, не забыв воткнуть в подвешенную к ним подушечку иголки с нитками разного цвета. Мария нервничала, не знала, с чего начать. Села на вертушку у пианино и еще раз объявила:
— Это Паулос Соискатель.
Ей хотелось сразу же повернуться к пианино и ударить по клавишам, заиграть allegro, allegrissimo что-нибудь этакое быстрое и задорное, пусть всем захочется танцевать. Паулос смотрел на нее так, словно увидел в первый раз, и ему казалось, будто он сидит на высоком стуле, болтая маленькими ножками в белых носках и лаковых ботинках, так как не достает ими до пола.
— Да, я — Паулос, милостивый государь и милостивая государыня, и я люблю Марию с нежного возраста. Уехав в Милан, я увез с собой ее образ в маленьком волшебном зеркальце. В Ирландии, когда пил из маленьких родниковых озерец у подножия холмов, давал воде успокоиться, и мне являлась Мария с улыбкой на лице — она была неотъемлемой частью воды, которой я утолял жажду. Тамошние куропатки знали меня и не улетали, когда я подходил к источнику. Однажды майским утром после меня к воде подошел целый выводок молодых куропаток, и они унесли образ Марии в своих клювах. Я пожаловался на них куропатке, их матери, и она заставила своих птенцов вернуться из зарослей вереска к источнику, и каждый вернул склеванный им кусочек Марии. Другие взрослые куропатки прилетали посмотреть на нее, садились мне на плечи.
— Как романтично! — послышался взволнованный голос от двери.
Это была тетушка Эудоксия, которая пришла взглянуть на жениха, держа в руках клетку с канарейкой.
— Эудоксия, гляди, чтобы яблоки в духовке не подгорели! — крикнула ей мать Марии, покраснев до корней волос и яростно обмахиваясь веером.
— Никогда не думала, что жених, представляясь родителям невесты, может говорить так красиво!
