Год Кита - [41]

На палубе дремлет вахтенный матрос, которому поручено следить, чтобы судно не снесло к берегу. Матрос с удовольствием замечает, что на снасти возле ходового огня уселись буревестники. Буревестников он знает с детства; их называют здесь птицами святого Петра, потому что они ходят по воде[72]. Птицы жалобно попискивают. Их силуэты ритмично покачиваются на фоне неба. Ритм качки не всем приходится по вкусу – некоторые из новых пассажиров «Халкона» срыгивают маслянистые куски лосося.

Аксел снял сапоги. Он лежит на койке, почти утонув в синем облаке густого табачного дыма. Ему очень хочется выпить, но он знает, что выпить нечего: ни одно уважающее себя рыболовное судно не берет в море алкогольные напитки.

Вскоре после восхода солнца «Халкон» снова принимается искать китов. Все дальше и дальше идет судно по волнующемуся зеленому морю. Экипаж завтракает – плоды азимины, маисовые лепешки, жареная рыба и черный кофе. В восемь часов снова раздается желанный крик с мачты: «Кит!». Аксел сбрасывает рукавицы, сплевывает и с лихорадочным блеском в глазах хватается за пушку. Ноги его широко расставлены. Совсем близко прямо по носу блестит в волнах огромная голова кашалота – и громоподобный выстрел возвещает начало второй жизни старого гарпунера. Облако едкого дыма обволакивает капитанский мостик. В воздухе на мгновение повисает массивный линь – точно мост, возникший по мановению волшебной палочки.

Раздается второй взрыв, глухой и ужасный. Это в спине кашалота взорвался заряд гарпуна. Аксел оборачивается к мостику и традиционным победным жестом поднимает кверху два пальца. Остановись, мгновение! Аксел на верху блаженства. Вся его последующая жизнь будет озарена блеском сегодняшнего триумфа.

К счастью для кашалота, заряд взорвался глубоко в мышечной ткани, в метре от сердца. Фонтан кита тотчас окрашивается кровью, а через пять минут голова его бессильно опускается. «Халкон» приближается к туше. Матрос в выгоревших брюках и веревочных туфлях прыгает на скользкую спину убитого кашалота. В руке матроса шланг, соединенный с компрессором, на конце шланга – острый стальной наконечник, который теперь загоняется глубоко в тушу. Заработал компрессор. Капитан поворачивает вентиль, и черная туша кита начинает раздуваться. Когда она переворачивается брюхом кверху, шланг вытаскивают, а надутую, как подушка, тушу привязывают к борту и тащат к берегу, до которого пятьдесят миль.

Неудобный груз снижает скорость «Халкона» до четырех узлов. Лишь в полночь судно наконец огибает мол. «Халкон» входит в небольшую гавань, где он избавится от своей добычи – отбуксирует ее к причалу рыбоперерабатывающей базы. В рыболовный сезон здесь варятся в огромных котлах под давлением тысячи тонн сардин и кильки. Горячее месиво прогоняется сквозь канал, имеющий форму штопора.

Из одного конца канала стекает жир, а из другого выходит пахучая коричневая рыбная мука, которая попадает прямо на бесконечную ленту транспортера и отправляется в упаковочный цех.

С окончанием сезона база закрылась – теперь на ней работает лишь один котел и один экстрактор, извлекающий из варева рыбий жир. Их обслуживает всего несколько человек. Они обрабатывают мясо добытых акул, скатов и других хищных рыб, а иногда и случайных дельфинов.

Управляющий базы выходит на причал посмотреть на кита. (На причале ждет также сотня мужчин и подростков и около сорока собак.) Управляющий говорил, что и пяти сентаво не поставит на экспедицию «Халкона», но вот «Халкон» гордо входит в гавань с темной тушей у борта. Сияют палубные огни. Судно причаливает и ждет рассвета.

Холодным утром начинается работа: на хвост туши наматывают стальную цепь, при помощи которой добычу втаскивают по скользкой платформе прямо на разделочную палубу. Когда тушу вскрывают фленшерным ножом, из нее с такой силой вырываются гнилостные газы, что на белом борту «Халкона» остаются коричневые пятна; придется экипажу чистить борт. Хотя убитый кит пролежал в холодном море целые сутки, туша не успела остыть – от обнаженного мяса поднимается пар. Рабочий обвязывает стальным тросом нижнюю челюсть кита и поднимает рукавицу: «Давай!» Челюсть медленно ползет вперед, с отвратительным скрипом и треском рвутся мышцы и сухожилия, трос натягивается до предела, лебедку останавливают, и рабочий взбирается на скользкую голову, чтобы отделить ее от туловища.

Дальнейшее – кровавое зрелище, которое заинтересует разве что мясника; упомянем, впрочем, об одном интересном факте. Когда брюхо китихи вспороли до конца и рабочий при помощи крюка и лебедки отделил кишечник от прочих внутренностей, управляющий был так поражен размерами кишечника, что решил кое-что выяснить. Этот человек наделен неутомимой любознательностью, он один из тех, кто всю жизнь продолжает исследовать мир; и вот он приказывает рабочему растянуть кишечник кита между двух вбитых в землю кольев, чтобы измерить его длину. Рабочий пожимает плечами и, найдя начало розовой кишки, отсекает ее и привязывает к колу. С удивлением следит он за движением бесконечной кишки; ее приходится много раз обернуть вокруг кольев, и когда все же появляется конец (по толщине он не уступает печной трубе), выясняется, что полная длина кишечника составляет четыреста метров. Рабочий докладывает об этом управляющему, но тот не верит – и проверяет сам. Оказывается – правда! Позже управляющему случилось прочесть книгу о китах, но он так и не выяснил, зачем кашалоту такой длинный кишечник. В книгах нет ответа на этот вопрос.