Год длиною в жизнь - [92]

— Мы искали везде, где только можно. Так что фрагмент или безнадежно потерялся, или же его не существовало изначально. — Признаюсь, такой досады я не испытывал давненько.

Боль в ту ночь была такой сильной, что я не выдержал и тихонько заплакал. Не сказав ни слова и не испытывая ни малейшего стыда, Белла раздела меня до нижнего белья и стала делать мне массаж — нежно и ласково. Одним ухом прислушиваясь к негромким и медленным балладам, я старался продышаться сквозь волны боли, которые накатывали на берег. Раз, одна тысяча… два, одна тысяча… три, одна тысяча… С любовью, о которой я даже не подозревал, моя красавица жена массировала мое бедное тело до тех пор, пока морфий не погрузил меня в сон.

* * *

Вставать с кровати становилось все труднее, но, когда это удавалось, я проводил все больше времени на веранде, сидя в шезлонге и рассматривая памятные альбомы с вклеенными в них вырезками и фотоальбомы, которые мы с Беллой составили вместе. На уик-энд к нам заглянули внуки, но боль усилилась настолько, что мне пришлось отправиться в постель. Мэдисон и Пончик сидели рядом с моей кроватью, а я старался поделиться с ними последними знаниями.

— Нам осталось быть вместе совсем немного, — сказал я. — Поэтому будьте счастливы, следуйте за своими мечтами и смейтесь вместо того, чтобы тревожиться.

— Мы так и сделаем, — заверила меня Мэдисон.

— Просто помните, что если вы умеете мечтать, то и осуществить мечту тоже будет нетрудно.

Мэдисон поцеловала меня в щеку.

— Я ничего не забуду, деда, — пообещала она. — Мы оба всегда будем помнить.

Вдруг я понял, что больше всего боюсь того, что меня забудут, и посмотрел на Пончика.

Тот кивнул мне.

— Отдавай больше, чем берешь, правильно, деда?

— Правильно, — подтвердил я.

Глаза мои наполнились слезами, и я потянулся к своим дорогим и любимым внукам, чтобы обнять их. Они стали для меня самым большим подарком в жизни.

* * *

Я окружил себя светлыми и позитивными людьми, что вкупе с моим собственным настроем дало еще семь недель жизни. Но силы мои быстро таяли.

Теперь, когда смерть стояла у моего изголовья, только Белла с ее искренней и верной душой могла приглушить страх. В конце концов я завел разговор, которого она так страшилась.

— Учитывая наши сбережения и страховку, ты сможешь выкупить закладную на дом и помочь детям закончить колледж, верно?

Она молча кивнула, не проронив ни слова.

— Мы ведь хотим, чтобы они добились большего успеха, чем Райли и Майкл, правильно?

— Они добьются, — прошептала она.

— С «Миром Диснея» все в порядке?

— Дети об этом еще не знают, но они поедут туда в феврале, во время школьных каникул.

Я улыбнулся.

— Для фонда «Завтрашний день» что-нибудь осталось?

Этот фонд оказывал финансовую поддержку детям, больным раком, и их семьям. Заболеть раком в зрелом возрасте было ужасно, но я даже представить не мог страдания родителей, ребенка которых постигла столь жестокая участь. Я встречал много молодых пар, которые бросили работу и проводили дни в молитве у кроватки своего малыша. Так что помочь им надо было обязательно.

— Они будут получать чек каждый год в твой день рождения.

Я потянулся к руке жены и поцеловал ее. Она стала благословением, которого я не заслуживал, за что я буду вечно благодарить Господа.

— Я всегда буду любить тебя, — сказал я.

— Да куда же ты денешься… — ответила она и спрятала лицо на моей впалой груди.

* * *

«А ведь я мог прожить много жизней, но не успел», — подумал я и возблагодарил за это небо.

Майкла я попросил забрать мой костюм из химчистки. Он у меня всего один — темно-синий, двубортный. В молодости я называл его своим свадебным костюмом, а в последнее время именовал не иначе как похоронным. Пожалуй, будет вполне уместно, если в последний путь меня проводят именно в нем.

Я заставил Майкла пообещать, что во внутренний карман пиджака он обязательно положит четыре предмета: жемчужную сережку, сережку с морской ракушкой, лапку белого кролика и картину, которую нарисовала его дочь мелками «Крайола».

— Обещаю, — сказал он, изо всех сил стараясь быть сильным.

— Я хочу, чтобы ты отдал шкатулку детям, а что до всего остального, то я оставлю тебе инструкции.

Он кивнул.

* * *

Три или четыре дня спустя — не помню в точности, поскольку я то и дело впадал в беспамятство, — я дремал в спальне. Из кухни дальше по коридору доносились голоса взрослых. В них звучали печаль и тоска. Я пытался разобрать слова, но усталость оказалась сильнее, и я пребывал в каком-то полузабытьи.

Подняв голову, я увидел, что у кровати стоят Белла, Райли и Майкл. Они плакали, не скрывая слез. Внуков не было видно, чему я обрадовался: не хотелось, чтобы они запомнили меня таким.

Белла вложила две пилюли мне в рот и поднесла к губам стакан с водой, чтобы я запил лекарство. Физическая боль была невыносимой, но за исключением нескольких мгновений, когда она буквально слепила, так что я ничего не видел, все остальное ничуть не изменилось. Я оставался тем же человеком — вроде того, как в сорок лет вы по-прежнему ощущаете себя в душе восемнадцатилетним. И любил я так же сильно, как и тогда. Только теперь я был заперт в разрушающейся бренной оболочке, из которой не мог вырваться.