Год черной луны - [25]

— А это у нас чей любовничек?

Ну, думаю, Туся, шила в мешке не утаишь. У бабы Нюры не глаз — рентген, человека насквозь видит.

Татка, естественно, губы поджала:

— Пока ничей. — И потом, когда я курить вышла и ее с собой на улицу вытащила, пыталась изображать невинность: — Что же тогда ваша бабушка видит, если такие вопросы задает?

— Не знаю, — говорю, а сама еле улыбку сдерживаю, — обычно она не ошибается.

Но все-таки, чтобы совсем не смущать эту дурынду, добавила:

— Иногда, правда, настоящее с будущим путает, у ясновидящих они переплетаются.

Убейте меня, не понимаю, что тут скрывать? Богатый мужик на шикарной машине. Я бы гордилась. А что жлоб — так растрясти можно. Если постараться.

В тот день мы сидели у бабушки долго. Сначала я со своими проблемами; Татка с Протопоповым гулять уходили по окрестностям. Потом вернулись, и уже Татка отчитку писала. Мы с Маришей и Протопоповым тем временем чай пили. Мариша вдруг спрашивает:

— Ну что, мужчина (она у меня кокетливая), не хотите тоже с бабушкой поговорить? У вас ведь не все в порядке в организме. Сердечко, например, случайно не пошаливает?

Он вмиг побледнел. Смех, до чего мужики за свое здоровье драгоценное трясутся.

— Было, — говорит, — пару лет назад. Когда в Америку ездил. Почти весь полет на полу пролежал: аритмия.

— Вот-вот, — покачала головой Мариша, — я и вижу. Побеседуйте, побеседуйте с бабушкой, хуже не будет.

Он сразу после Татки и поскакал, очумелый такой, будто ему уже путевку на тот свет выписали. Хотя, казалось бы, чего переживать, когда, наоборот, можно расслабиться: все, попал на прием к лучшему в мире специалисту. Баба Нюра не чета обычным врачам, которые ни в больных, ни в болезнях ни бельмеса не смыслят, она лечит все без исключения. Для нее смертельных диагнозов не существует. Составчик даст, пропьешь три месяца — и запрыгаешь как новенький. И глаз, я говорю, — рентген: там, где официальная медицина диагноз поставить не в состоянии, бабе Нюре одного взгляда достаточно. Однажды девочку к ней привели: девять лет, страшное заикание, лечат-лечат, вылечить не могут. Баба Нюра посмотрела, объявила: «У ей мозга за мозгу зашла», травки дала, молитвы почитала, и ребенок преотлично заговорил! Вот такой вот вердикт: мозга за мозгу. А помогло.

Пока Протопопов у бабы Нюры сидел, я из любопытства прошла мимо них — на улицу и обратно, чтоб хоть краем уха услышать, о чем говорят. Когда туда направлялась, она его болезни перечисляла. Я только головой покачала: м-да. Дядя богатый, но гниловатый. Иду обратно. Смотрю: бледно-зеленый Протопопов мерно кивает головой — ни дать ни взять китайский болванчик, — а бабушка его наставляет:

— У тебя есть человечек, верный, хороший, вот ее и люби…

Ясно. Прости, Татка, я не хотела. Но баба Нюра всегда за сохранение семьи.

Минут через сорок Протопопов вышел от бабули. Видим: на нем лица нет и дрожит, как заяц, мелкой дрожью.

— Ну что, — бормочет в полной растерянности, — не знаю, брать мне состав? Я же недавно все обследования прошел? Ничего такого не находили…

— И не найдут, пока поздно не будет, — пожала плечами Мариша. — И момент этот, между прочим, не за горами. Я ведь тоже кое-что вижу.

Она такая, Мариша. Рубит наотмашь, не церемонится. Особенно с сильным полом.

Протопопов чуть не в обморок. Татка его за руку тронула:

— Вернемся в Москву, подумаешь, и если решишь пить состав, всегда можешь за ним приехать.

Обычно он ей подчиняется, как дрессированная собачка, а тут даже не услышал. Смотрит на Маришу, шепчет белыми губами:

— Так вы считаете, надо?

Она кивнула.

Он постоял с минуту, глядя в пространство, пролепетал:

— Здоровье превыше всего. — Криво улыбнулся, чтобы хоть как-то сохранить перед нами лицо, и решительно направился в комнатку бабули.

Надо было видеть, как он вышагивал к машине со своей банкой. Цирк!

Определенно, мужики — отпетые ипохондрики.

— Ничего, — утешила я его, когда мы отъезжали от бабушкиного дома. — И тебя вылечат.

Но он даже не понял шутки.

12 Умка

He устану повторять: попадись мне сволочь Иван, живьем бы с него шкуру спустила! Нагадил со своими любвями больше лошади, а расчищать кто будет? Неинтересно? А главное, противно? Конечно, легче сбежать: ой, фу! Вы уж как-нибудь без меня, сами. И добро бы действительно любовь, но тут, простите, могу лишь вспомнить Константина Сергеевича и вслед за ним повторить: не верю! Ох не верю ни капельки. Обыкновенный старческий козлизм. Ну скажите, почему, когда до них допирает, что мужская карьера на исходе и — ужас, ужас — спермы осталось на три понедельника, то это такая невыносимая трагедия, что они готовы разнести все вокруг? И вот мы уже не видим ничего, кроме своего драгоценнейшего причиндала, и носимся, ищем, куда бы его на три вышеупомянутых понедельника приспособить… чтобы, не говоря худого слова, ни дня без строчки. Как же напоследок не отметиться.

Двадцать пять лет мы смотрели на Ивана, как на икону, а он что? Показал истинное лицо. Впрочем, не скажу, чтобы я изумилась до невозможности. Меня всегда немного смущало, до какой степени Иван ничего, кроме Татки, не видит. Эдакий северный кореец, которому без любимого руководителя — смерть. Но ведь ясно, что достаточно руководителя сменить, и…