Год белой кометы - [45]

— Не надо, Саша… Пожалуйста, не надо.

— Все, все… Извини.

— Сегодня Кирилов приглашает всех наших к себе. А вы с Катей будете?

— Еще бы, будем обязательно.

— Познакомь меня с ней, хорошо?

— Обещаю.

Загудел телефон и Малахов поднял трубку. Звонил Максим Петрович и просил его срочно спуститься в поселок.

— Вот, надо ехать, — сказал он, — ваш неуемный Ковалевский привез кучу новых идей и просит срочно их обсудить. Кирилов уже выслал машину. Может быть спустимся вместе?

— Что ты, Сашенька, ответила Ольга, — мне еще очень многое надо просмотреть. Я лучше вечером, автобусом. Пока.

Кириловы принимали у себя гостей в первый раз, поэтому Серафима решила блеснуть кулинарным искусством «по полной программе». Количество блюд на столе явно превышало число приглашенных. Вошедшие в гостиную Гривцов и Сосновский замерли в изумлении, глядя на этот парад поварского мастерства, а Сергей Кузьмич, потянув носом, тихо произнес:

— Умру, а не уйду до тех пор, пока не попробую все.

— Умрешь, — ответил ему в тон Василий Иванович, — все не влезет.

В гостиную вошел опоясанный полотенцем Кирилов.

— Ну как, впечатляет? Это не все…

— Впечатляет наповал! — воскликнул Сосновский, — а что, скажи пожалуйста, у тебя этак каждый день?

— Ну, скажем так: я каждый день получаю от Серафимы Ивановны какую-нибудь частичку того, что вы здесь видите.

— Все равно завидую, — Вздохнул Василий Иванович.

— Еще бы! Ты со своей холостяцкой городской жизнью, да бутербродиками с кофе скоро совсем высохнешь, — пробурчал Гривцов, — Женись, пригодится!

Через несколько минут подошли Малаховы, Ковалевский с Ольгой, Лев Юлианыч и все остальные гости. По давней традиции института тамадой избрали Ковалевского, как самого изысканного и галантного мужчину, неиссякаемого на тосты и притчи. Валентин Петрович встал и произнес первый тост:

— Друзья мои, — начал он, подняв бокал с шампанским, — Когда-то очень давно Мужчина выглядел совсем не так, как сегодня выглядит уважаемый Максим Петрович. Тогда Мужчина был диким, небритым, грязным, жил где придется и ел не так, — он показал на стол, — а тоже, что придется. Ну что это была за жизнь? И не жизнь вовсе, а сплошное безобразие. И вот однажды, в холодный и ненастный день решил Мужчина спрятаться в пещере. Вошел он в пещеру и увидел, что там горит огонь, что там сухо и тепло, а рядом с огнем сидит Женщина — красивая, чистенькая, и захотелось ему тоже сесть к огню и согреться.

Подошел он поближе к очагу, а Женщина ему и говорит: — «Входи, пожалуйста, если замерз, но, чтобы огонь не погас, принеси еще сухих веток!» Вышел мужчина из пещеры, собрал охапку сухих веток и принес их Женщине. Бросила она ветки в очаг и огонь запылал с новой силой и стало в пещере жарко и светло, и заснул мужчина у очага до самого утра. А утром Женщина и говорит ему: «Вечером ты можешь снова прийти сюда, но будет хорошо, если ты принесешь с собой хотя бы часть своей охотничьей добычи». К вечеру Мужчина опять появился в пещере с подстреленным горным туром, и женщина угостила его турьей грудинкой, поджаренной на углях. Изумился Мужчина — как вкусно, намного лучше, чем сырое мясо, и, насытившись, он снова заснул до утра. Вечером следующего дня Мужчина опять появился у пещеры уже с охапкой дров и подстреленной дичью, но Женщина не впустила его. «Если хочешь остаться в пещере еще раз, пойди, искупайся в реке, уж больно ты грязен да пахнешь дурно». И пошел Мужчина к реке, и сам удивился, почему он послушался женщину. А когда смыл он с себя дорожную пыль и возвратился к Женщине, причесала она его костяным гребнем, подрезала коротко его бороду, и почувствовал он легкость в теле и радость в душе. А после ужина легла Женщина рядом с ним под большой и медвежьей шкурой и согрела его своим теплом. Утром Мужчина решил, что если он опять возвратится в пещеру, не видать ему больше свободы и Женщина будет помыкать им до конца дней. И сказал он об этом хозяйке пещеры, но она положила руки ему на плечи и ответила: «Не покидай меня, так страшно ночевать в пещере одной, а с тобой я никого и ничего не боюсь». И Мужчина снова вернулся вечером к очагу, который скоро стал считать своим. Так и повелось с той давней поры: Мужчина возвращается к очагу с добычей, охраняет его от непрошеных гостей, а женщина поддерживает в очаге огонь и угощает Мужчину вкусной едой. И именно с этих пор стал он выглядеть как Человек и считать себя Человеком. Так выпьем за то, чтобы и в этом очаге никогда не гас огонь, не иссякала пища, а свод этой, — Ковалевский обвел рукой стены комнаты, — пещеры был бы крепок и не знал обвалов и трещин! Короче, за семейный очаг Кириловых!

Он выпил до дна под аплодисменты, за ним последовали все остальные. За столом сразу стало шумно, посыпались со всех сторон остроты, шутки, комментарии к тосту Ковалевского.

Гривцов и Сосновский сидели рядом, и Сергей Кузьмич тихонько подшучивая над своим соседом, пытался отвлечь его от жареного гуся, но тот только мычал нечто невнятное и продолжал усердно трудиться над гусиной ножкой.

— Уймись, Вася, люди смотрят. Хоть разговор поддержи…

— М…мг… Подожди, не мешай, вкусно ведь!