Год багульника. Тринадцатая луна - [55]

— Плохой вечер — хорошая ночь! — кричали с другой стороны круга, так всегда утешали тех, кому не повезло с местом у костра, вероятно, подразумевая, что те, на кого веяло дымом, уходили домой раньше остальных.

Молодой жрец солнца смеялся, утирая слезящиеся глаза, и тайно мечтал, чтобы на этот раз поговорка обернулась правдой… Улучив минуту, он незаметно взял Моав за руку. Почувствовав прикосновение, она замерла, затем быстро продела свои пальцы сквозь его и сжала их с такой силой, что Кравой чуть не вскрикнул от неожиданности. Ее ладонь была непривычно горячей и влажной. В следующее мгновение она вздрогнула всем телом — резко и как-то судорожно, и быстро выдернула руку. Солнечный эльф удивленно воззрился на нее — она теперь сидела, отвернувшись, и часто дышала. Он уже вообще ничего не мог понять. Густой столб дыма взвился в их сторону, заставив Кравоя уткнуться лицом в рукав.

— Да это же огонь тянется к своей душе! — предположил кто-то, но развить эту тему не успел.

За спинами сидящих послышалась какая-то возня. Молодой эллари с утонченным лицом испуганно махал рукой, словно его укусил дикий зверь. Рядом с ним, возмущенно сверкая большими голубыми глазами, сидела красивая белокурая девушка.

— Илайна, ты чего! Я же просто так! Уже и обнять нельзя… — обижено вскричал юноша.

Взрыв смеха громом раскатился под ветвями векового дуба. Неудачливый кавалер смутился.

— А ты попробуй позагорать! — раздался из толпы чей-то задорный голос. — Илайна еще вчера говорила, что предпочитает солнце луне… Она и так вон какая розовая — точно с краантль поцеловалась!

Щеки девушки и впрямь сияли ярким здоровым румянцем. Все взгляды, словно по команде, обратились к сидящему подле Моав Кравою — ни для кого не было секретом, что голубоглазая красавица давно благоволит к молодому жрецу солнца. Но тот лишь рассмеялся.

— Смотри, Илайна, как бы огонь не обжег твои прелестные крылышки! — весело крикнул он, оборачиваясь назад.

Все снова рассмеялись. Все, кроме Моав — весь вечер такая веселая, она вдруг умолкла, зардевшись не хуже бойкой Илайны. К счастью, ночная темнота скрыла ее смущение… В кругу еще некоторое время подшучивали над укушенным эллари, но вскоре все о нем забыли, отвлекшись на что-то не менее увлекательное.

Любители посиделок разошлись лишь под утро. Тепло попрощавшись со всеми, Моав побрела к замку, ее провожал неизменный Кравой. У лестницы они остановились, дальше им было не по пути. Жрец солнца потупился, лихорадочно придумывая, что сказать. Ему так не хотелось отпускать Моав в этот вечер. Усилием воли он поднял на лунную эльфу умоляющий взгляд — одно лишь ободряющее слово, один теплый взгляд, и он откроет ей свое сердце, скажет все нежные слова, теснившиеся в нем столько лет! Но юная веллара молчала, не поднимая глаз, и лишь нервно перебирала кружева у себя на рукаве. Кравой хотел было что-то сказать, но не смог выдавить из себя ни звука. Слова комом встали у него в горле, в груди и под ложечкой занемело. Полыхнув смущенным румянцем, он быстро поцеловал Моав в щеку теплыми губами и пожелал спокойной ночи.

***

Так же, как и предыдущий, весь последующий день Моав провела в компании Кравоя. Он зашел к ней, лишь только она проснулась; разумеется, он не признался, что уже несколько раз подходил на цыпочках к ее двери, дожидаясь, пока за ней послышится хоть малейшее движение — как и все эллари, Моав терпеть не могла ранних подъемов.

Упаковав в коробку пирожные — вдруг прогулка затянется — друзья отправились в сад. Свежий весенний ветерок трепал их волосы, на небе, будто специально, ни одной тучки. Кравой то и дело взглядывал на Моав — в этот ласковый мартовский день она казалась ему особенно прелестной. Плотное голубое платье с ткаными узорами нежно подчеркивало стройную фигурку, поверх него был накинут серый шерстяной плащ, тонкие волосы стягивала лента. Кравой же был одет намного легче. Несмотря на то, что дни были еще прохладными, он был в одной лишь тонкой шерстяной котте, обшитой золотом по запястьям и горловине — сколько его знали в Рас-Сильване, он никогда не мерз.

Петляя между деревьями, они вскоре зашли в самый дальний конец сада. Когда-то здесь проходила городская стена, однако с тех пор город разросся, и от нее остался лишь небольшой кусок каменной кладки. Моав и Кравой еще в детстве облюбовали этот заброшенный уголок — летом здесь водились зеленые ящерицы, ползали неторопливые жуки, а в густых кустах прятались гнезда зябликов и сорокопутов.

Кравой помог подруге взобраться на стену и, ловко запрыгнув, уселся рядом. Голубая коробочка с пирожными тут же была вскрыта, настроение у обоих эльфов было самое радужное. Они смеялись, как и много лет назад, говорили обо всем на свете, сидя на полуразрушенной стене, и даже молчать рядом друг с другом было легко и приятно. Кравою казалось, что они продолжают давно начатый разговор — годы разлуки как будто стерлись для этих стройных детей солнца и луны; как цветы на одном лугу, они смотрели в одно небо, радовались одному ветру, и не было в мире сердец ближе и теплее… Яркая тень от стены ползла по траве, становясь все длиннее; на ее краю, точно прильнувшие друг к дружке воробышки, темнели две тени поменьше — одна потемнее, другая — чуть более прозрачная.