Год багульника. Тринадцатая луна - [53]

— Никогда не думала, что ты так любишь воевать… — удивилась Моав.

— Это не война! Точнее, война, но не с противником, а с самим собой.

Он говорил страстно и увлеченно, уже как будто не замечая ни подруги, ни пирожных.

— Умение атаковать рождается здесь! — он указал рукой себе на грудь. — Победа — это равновесие души, которое не способна поколебать целая армия врагов! Само солнце учит краантль этому равновесию, чередуя день с ночью, холод с теплом… Этому же я хочу научить и своих воинов.

Моав удивленно глядела на него, словно не узнавая. В преддверии Великой битвы его слова звучали почти зловеще… На некоторое время в комнате воцарилось молчание — каждый размышлял о своем. Наконец, Кравой поднялся с пола и подошел к окну. Высунув голову, он бросил взгляд на небо, расцвеченное всеми оттенками алого.

— Солнце село, скоро соберется Круг песен — думаю, там все просто горят нетерпением снова увидеть тебя! Я так давно не слышал, как ты поешь, — добавил он.

— Ну, так идем скорее! — с улыбкой отозвалась Моав.

— Не идем, а бежим, пока не заняли лучшие места!

Он схватил ее за руку и увлек за собой. Смеясь, они в три прыжка скатились с витой лестницы, с топотом промчались по коридорам замка и выскочили на улицу, все еще держась за руки. Вот уж и впрямь был прав Кравой — он частенько поговаривал, что все краантль немного чокнутые от яркого солнца!

Глава 11. Листья дуба и перья орла

Вечерние посиделки у костра были не просто главным ежедневным развлечением Рас-Сильвана — это была тщательно оберегаемая, почти священная традиция города. Лишь только садилось солнце, эльфы всех мастей начинали стекаться в замковый сад, неся с собой подушки, пледы, музыкальные инструменты. Кто-то шел для того, чтобы насладиться пением других, кто-то — с целью покорить слушателей своим талантом.

Сам Круг песен представлял собой довольно большую утоптанную площадку под кроной древнего дуба, растущего в парке. С того времени, как это место облюбовали поклонники песен — а было это настолько давно, что никто уже и не помнил когда — к нему успели протоптать едва ли не десяток тропинок с разных сторон, так что теперь оно стало похоже на маленькую площадь. По вечерам в центре пространства разжигали большой костер — вокруг него и рассаживались пришедшие, кто просто на земле, кто на принесенных с собой покрывалах или подушках. Так как слушателей было много, садились в несколько кругов, расширявшихся по мере удаления от костра. У завсегдатаев были свои места, как правило, в первом ряду; остальные же старались прийти пораньше, чтобы занять место поближе к центру.

Не был исключением и этот вечер — как ни торопились солнечный эльф и маленькая веллара, когда они добежали до священного дуба, под его ветвями уже и яблоку было не упасть. Эльфы радостными криками приветствовали Моав, в мгновение ока в ближайшем от костра ряду образовалось место, достаточное, чтобы усадить двоих гостей. Моав счастливым взором окинула море направленных на нее синих, голубых, карих глаз. Среди пришедших было много краантль — общительные от природы, дети солнца никогда не упускали возможности повеселиться; были и скромные лесные эльфы с каштановыми волосами и глазами, зелеными, точно молодые листья — но большинство гостей составляли все же эллари.

Наконец, все уселись, и первый певец вступил. Моав жадно впитывала каждое его слово. Сколько же лун она не слышала задумчивых эльфийских баллад! Закончив, певец встал с места и, подойдя к Моав, с поклоном протянул ей гнутую арфу. Все присутствующие затаили дыхание — давно уже не звучал голос Суотэллар под ветвями священного дуба… В тишине Моав вышла в центр круга.

Она пела звонко и страстно, как всегда, четко выговаривая слова своим резковатым голосом. Пущенной стрелой летел он над головами притихших эльфов, то снижаясь почти до шепота, то звеня холодной сталью, проникал в сердца детей солнца и луны, срывая их, словно двери с петель, пробуждая неведомые чувства. Много песен спела веллара, а слушатели все требовали продолжения. Влюблено глядел на нее прекрасный сын солнца, и сердце его таяло. Когда же она, наконец, запела о лесной деве, взгляд Кравоя стал особенно теплым и бархатистым — ему всегда нравилось, как Моав поет эту старинную песню. Слушая ее страстный голос, он ясно ощущал печаль покинутой красавицы, превратившуюся в грусть самой природы, чувствовал, как год за годом проходит ее жизнь. Чувствовал так, словно это была не чья-то далекая судьба, а жизнь его любимой Йонсаволь!

Взгляды их встретились — на какой-то миг Кравою показалось, что синеглазая эльфа поет лишь для него одного! Пульс забился в нем, как сумасшедший — всем телом он ощущал, как звуки протягиваются между ними тонкой звенящей нитью. Любимый голос коршуном когтил горячее сердце Кравоя, и от этих ран ему становилось так сладко, как никогда в жизни… Ему казалось, что после подобной песни нельзя продолжать жить обычной жизнью, есть, пить, спать, как обычно, что все должно перемениться раз и навсегда! Но это длилось всего миг — в следующее мгновение Моав быстро опустила глаза, а в ее голосе зазвучала злость. Совсем сбитый с толку, молодой краантль не мог понять, что так разозлило его подругу. С горящими щеками и колотящимся сердцем он тоже потупился и больше не смел взглянуть на нее.