Год багульника. Тринадцатая луна - [27]

Казалось, ветер этого и ждал! Будто распробовав вкус крови, он рванулся, накинулся на маленькую фигурку. Она встала к наветренной стороне лицом, раскинула руки крестом. Ураган неистово трепал ее волосы, дергал за одежду, сбивал с ног, забивал дыхание обратно в легкие. Как голодный зверь, он лизал ее раны, вливаясь в тонкие вены, и вместе с кровью эльфы капля за каплей уходила его ярость… Закрыв глаза, Моав шаталась под свирепым натиском, и от ее рук по воздуху тянулись две темные нити. Но вот шквал начал утихать: как насытившийся хищник, ставший вдруг безразличным к своей добыче, он отступил. Вскоре от него остались лишь редкие порывы — они все еще вздымали белые волосы эльфы, подобно мощному мерному дыханию. Постепенно улеглись и они. Вокруг стало так тихо, что было слышно, как журчит ручей неподалеку. Эльфа медленно открыла глаза и опустила руки. Сделав два неверных шага, она пошатнулась и без сил опустилась на землю, затем все же встала и медленно пошла обратно в город.

***

Как и было условлено, Сигарт ждал на постоялом дворе. Он не сомкнул глаз всю ночь, и теперь его клонило в сон. Голова все ниже опускалась на скрещенные на столе руки. Вокруг было тихо. Люди, грозившиеся неотступно стеречь хэура, куда-то запропастились — не то со страху, не то от радости в честь стихшего урагана. Внезапно до чуткого уха Сигарта донесся непривычный звук — кто-то скребся в дверь. Еще не совсем сбросив дрему, он подошел к двери и распахнул ее настежь — на пороге, едва держась на ногах, стояла Моав. Похоже, ее сил не хватило, чтобы сдвинуть тяжелую дверь… Взглянув в ее лицо, Сигарт ужаснулся — оно было белым, как мел. Посиневшие губы пытались что-то сказать, но глаза эльфы закатились — Сигарт едва успел подхватить ее на руки.

Бережно опустив ее на кровать, он стал осматривать раны. К его удивлению, они не пытались затянуться: кровь все струилась из отворенных вен, растекаясь темными пятнами на постели. Сигарт вспомнил, что кто-то вроде говорил ему, будто раны у эльфов заживают тяжко — не зря же рядом с раненым остроухим тут же появлялась толпа знахарей со снадобьями и притираниями. Но порезы на руках Моав затягивались слишком плохо даже для эльфа… Сигарт судорожно сглотнул — как и любую рысь, вид крови приводил его в то воинственное возбуждение, которое наводило такой страх на противников. Помотав головой, чтобы отогнать подступающую злобу, он припал губами к разрезам на коже эльфы — так хэуры могли останавливать даже сильное кровотечение. Но сейчас рысьи секреты не помогали — маленькая эльфа с каждой минутой дышала все тише, а пульс едва пробивался на шее тонкой ниточкой.

Сигарт было пришел в отчаянье, но заметил маленький кинжал, покрытый свежей кровью. Он осторожно достал его из-за пояса Моав, понюхал лезвие, попробовал на вкус и тут же сплюнул. Так и есть — сильный сок желудника, не дающий крови сворачиваться. Похоже, эльфа просто перестаралась с зельем… Сигарт шустро потянулся к своей холщовой сумке, лежавшей на столе, и, покопавшись в ней, достал несколько небольших голубоватых камней, гладко срезанных с одной стороны. В Цитадели этот минерал называли «совиный глаз» — цветные прожилки на сколах образовывали рисунок, напоминающий око. Сигарт всегда носил его с собой — этот камень был способен вытянуть из ран практически любую отраву. Против яда виверна он бы, конечно, не помог, но от желудника — то, что надо. Его сок, в принципе-то, и ядом не назовешь… Сигарт быстро приложил осколки к разрезам на руках Моав — кровь стала сочиться меньше, а вскоре и вовсе остановилась. Он снова склонился над ранами — на этот раз они затянулись моментально, не оставив шрамов на нежной коже. Однако лицо Моав все еще оставалось по-прежнему белым — хоть хэур и закрыл раны, вернуть пролитую кровь он был не в силах; это могло сделать только время — если, конечно, у маленькой эльфы хватит сил дождаться. И она ждала…

***

Болезнь Моав стала не единственным происшествием того дня. Лишь много позже эльфа узнала, сколь странные вещи происходили на постоялом дворе, пока она пребывала в беспамятстве…

Время шло к рассвету, когда, в последний раз взглянув на бледное лицо больной, Сигарт, наконец, лег спать. Он отказался от предложенной хозяйкой кровати — за годы походной жизни рыси привыкают засыпать где угодно: подстеленной меховой накидки вполне хватало, чтобы обеспечить крепкий сон. Умостившись в углу комнаты, наискось от кровати Моав, хэур привычно свернулся клубком и тут же задремал.

Он спал чутко, и во сне улавливая любой шорох. Некоторое время все было спокойно — эльфа чуть слышно дышала во сне; хозяйка, немного посуетившись, затихла в своей каморке. Неожиданно Сигарта разбудил подозрительный звук. Открыв глаза, он бесшумно подтянул к себе лежащую рядом перевязь с ножами и замер. За дверью раздались приглушенные шаги: кто-то желал проникнуть в комнату незамеченным. «Гарвы!» — мелькнуло в его голове. Мгновение спустя дверь медленно подалась, и на пороге показались несколько темных фигур. Хэур не шелохнулся, только следил глазами за вошедшими. Он облегченно вздохнул — это были не гарвы, а люди. Незваные гости — их было четверо — носили одинаковые коричневые куртки и лохматые шапки. Сигарт сразу их узнал — те самые всадники, что встретились по дороге, а затем в трактире. Не приметив хэура, один из них подошел к кровати, на которой лежала эльфа, и склонился над ней.