Год активного солнца - [55]
Опять на нее катился густой ком голосов, хотелось зажать уши, крикнуть самой: «Молчите! Во мне все болит, нет живой клетки, а вы пришли сюда мучить меня какой-то ерундой!»
Но то, с чем пришли эти женщины, не было ерундой. Это тоже жизнь, и надо вмешиваться, решать, отодвинув личное, как отодвинули все свое личное эти немолодые женщины.
Кира Сергеевна смотрела на них и думала: как они прожили свою жизнь? Разрывались между работой и домом, рожали и растили детей, мыли, стирали, варили, бежали на работу, которой они нужны были отдохнувшими, сильными, свободными от всех прочих забот и тревог. Как они могли и успевали все? А если не могли, то чем жертвовали? Кира Сергеевна знала их анкетные данные: у всех семьи, мужья, дети — сейчас, конечно, уже взрослые. Знала, что в делах они не уступят мужчинам, в хозяйствах у них образцовый порядок, что каждая при нужде может сутки торчать на работе, что они выносливее мужчин — только темперамент и крикливость выдает в них женщин. Но счастливы ли они? Этого она не знала. Некогда было узнавать. И незачем.
Нас возвысили над буднями быта. Мы стали командирами жизни. Мы стали слаще есть, мягче спать. Но стали ли мы счастливее?
Нет. Нет.
— Почему же «нет», Кира Сергеевна, миленькая?
Батюшки-светы, наверно, я схожу с ума — уже думаю вслух.
— Если отдадим помещение онкологии, — продолжала заведующая горздравом, дирижируя себе тонкой, сухой рукой, — тем самым потеряем право ставить вопрос о строительстве нового онкологического корпуса! Нам скажут: «У вас есть!»
Все три замерли, распахнув глаза. Ждали ответа.
Милые мои бабоньки, вам-то надо бы знать, что решаю не я. Решает жизнь. И вы знаете это. Ваши крики — «на всякий случай».
— А потому «нет», — вздохнула Кира Сергеевна, — что в онкологии больные, а в абортарии — здоровые. Беременность — это здоровье. Пусть ради больных потеснятся здоровые женщины, которые отказываются от своего здоровья… Если уж вы не убедили их рожать… А больных надо лечить.
Сразу стало тихо. Все поняли: спорить больше не о чем.
За окном мчались машины, слышался утробный вой двигателей, ветер качал провода, мотал голые верхушки тополей, сухая снежная крупка мелко и быстро била в стекла.
— Попробуй убеди их рожать, — пробурчала главврач роддома. — Нас у матери было шестеро, а теперь одного не хотят.
Заведующая горздравом тряхнула своей челкой:
— Ах, оставьте! Ваша мать, наверно, сидела дома и знала только детей. Современной женщине этого мало, ей нужна полноценная жизнь!
Главврач усмехнулась.
— При этой «полноценной» жизни человечество само по себе, без войн и нейтронных бомб, сойдет с лица земли.
Скоро ли они уйдут? — подумала Кира Сергеевна. И встала.
— А новый корпус пробьем. Я обещаю.
Они ушли. Кира Сергеевна выдвинула ящик стола, достала сигареты. Хотела закурить, не успела, расплакалась вдруг. Весь день держалась, работала, принимала людей, выслушивала, что-то говорила, старалась перетерпеть — и вот…
Это ужасно, нельзя так, сюда могут войти, что со мной? Она удерживала слезы, они сыпались на крышку стола, странные лающие звуки забивали рот, ей стало страшно: неужели ничего нельзя с собой сделать?
И в это время вошла Шурочка. Кира Сергеевна закрыла ладонями лицо.
Шурочка не позволила себе ни удивиться, ни вообще заметить ее состояние.
— Там из театра пришли, но если вы не возражаете, я перенесу на завтра, вы ведь не обедали…
Кира Сергеевна всхлипнула, разжала ладони.
— Страшно болит зуб… Нет ли чего…
Шурочка, конечно, не поверила. Когда она вышла, Кира Сергеевна кинулась к сифону. Пытаясь задавить короткие, похожие на икоту рыдания, глотала острую, режущую небо воду.
Шурочка внесла поднос, толчком ноги закрыла дверь. Опустила поднос на маленький столик, разложила на тарелке бутерброды и удалилась.
Между бутербродами и маленьким кофейником лежала пачка анальгина, стоял флакон с валерьянкой. Значит, и правда — не поверила.
Милая моя, умная моя, хоть бы ты меня пожалела. Все считают: сильным жалость не нужна. А жалость нужна всем.
Она приняла таблетку — больно кололо в висках — а валерьянку пить не стала — потом долго будет пахнуть от рук.
Стыдно, что не удержалась, расплакалась. И как вообще теперь сидеть здесь с таким лицом… Посторонних Шурочка не пустит, но могут зайти свои, исполкомовские…
Она посмотрела на часы — скорее бы кончался этот тяжелый день. Хорошо бы сейчас уйти, но как миновать приемную и длинный коридор, где обязательно кого-нибудь встретишь. Да и куда уйти? Дома пусто и тихо, там молчит беда. Нет голосов, нет людей, стоят вещи-враги.
Она курила у окна. На улице все так же бесновался ветер, блестели ледяные лужицы, и не верилось, что вчера после дождя в скверах зеленела трава, дымился под солнцем асфальт и пахло весной. Сегодня — опять зима. Странный год.
На площади, на ледяном пятачке ветром развернуло машину, занесло за осевую, а там мчался троллейбус, сейчас он врежется в машину. Кира Сергеевна свела плечи и сжалась вся, напрягая руки. Троллейбус ткнулся в бровку, остановился. Она перевела дыхание. Было такое ощущение, что это она помогла остановить троллейбус.
Стало темнеть, она включила свет. Вызвала Шурочку, велела убрать поднос с нетронутыми бутербродами и идти домой. А сама села за бумаги. Горели заплаканные глаза, их заволакивало мутной пленкой. Кира Сергеевна без конца протирала очки, прикладывала к глазам мокрый холодный платок.
Автобиографический роман писательницы, чья юность выпала на тяжёлые годы Великой Отечественной войны. Книга написана замечательным русским языком, очень искренне и честно.В 1941 19-летняя Нина, студентка Бауманки, простившись со своим мужем, ушедшим на войну, по совету отца-боевого генерала- отправляется в эвакуацию в Ташкент, к мачехе и брату. Будучи на последних сроках беременности, Нина попадает в самую гущу людской беды; человеческий поток, поднятый войной, увлекает её всё дальше и дальше. Девушке предстоит узнать очень многое, ранее скрытое от неё спокойной и благополучной довоенной жизнью: о том, как по-разному живут люди в стране; и насколько отличаются их жизненные ценности и установки.
Это наиболее полная книга самобытного ленинградского писателя Бориса Рощина. В ее основе две повести — «Открытая дверь» и «Не без добрых людей», уже получившие широкую известность. Действие повестей происходит в районной заготовительной конторе, где властвует директор, насаждающий среди рабочих пьянство, дабы легче было подчинять их своей воле. Здоровые силы коллектива, ярким представителем которых является бригадир грузчиков Антоныч, восстают против этого зла. В книгу также вошли повести «Тайна», «Во дворе кричала собака» и другие, а также рассказы о природе и животных.
Автор книг «Голубой дымок вигвама», «Компасу надо верить», «Комендант Черного озера» В. Степаненко в романе «Где ночует зимний ветер» рассказывает о выборе своего места в жизни вчерашней десятиклассницей Анфисой Аникушкиной, приехавшей работать в геологическую партию на Полярный Урал из Москвы. Много интересных людей встречает Анфиса в этот ответственный для нее период — людей разного жизненного опыта, разных профессий. В экспедиции она приобщается к труду, проходит через суровые испытания, познает настоящую дружбу, встречает свою любовь.
В книгу украинского прозаика Федора Непоменко входят новые повесть и рассказы. В повести «Во всей своей полынной горечи» рассказывается о трагической судьбе колхозного объездчика Прокопа Багния. Жить среди людей, быть перед ними ответственным за каждый свой поступок — нравственный закон жизни каждого человека, и забвение его приводит к моральному распаду личности — такова главная идея повести, действие которой происходит в украинской деревне шестидесятых годов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.