Год активного солнца - [26]

Он оставался дома с Ленкой.

А Юрий даже кинокамеру повесил на плечо.

В фойе они шли, рассекая толпу, все здоровались с Кирой Сергеевной, и ей было приятно, что дочь и зять видят это.

Усадила их в первых рядах, отведенных для президиума, потом со сцены смотрела на них, а когда выступала, слышала, как зажужжала кинокамера — Юрий снимал ее.

Ей аплодировали — как и всем — Ирина с Юрием хлопали громко и весело, а Кира Сергеевна думала: как хорошо, что ей пришла эта мысль — взять их с собой, доставить удовольствие. Почему бы всегда не делать так? Пусть видят свою мать на людях — уважаемой, всеми признанной, а не ворчливую старуху дома, которая от усталости на всех кидается…

Перед концертом хотела пригласить их в буфет, там планировались бутерброды с икрой, и — кутить так кутить! — выпить по бокалу шампанского.

Когда спустилась со сцены, к ней подошла Ирина.

«Ты не очень обидишься, если мы исчезнем? Мы приглашены на свадьбу и безбожно опаздываем».

Она прямо растерялась тогда. Выходит, это не она, это они ей доставили удовольствие, потому и пошли сюда. И наряжались не ради нее, а на свадьбу. И кинокамеру взяли, чтобы снимать свадьбу, а не ее. И сейчас вот — «хотела, чтоб ты была не начальницей».

— Чем тебе плохо, если я «начальница»?

Ирина тронула ее руку:

— Ты не обижайся, но даже на родительские собрания ходили то отец, то бабушка. Ты ведь тогда заведовала гороно, и тебе, наверно, было неудобно…

— Просто некогда, — жестко вставила Кира Сергеевна.

— И некогда.

Кира Сергеевна смотрела на ее щеку, освещенную солнцем, на тонкую кожу, обтянувшую скулу.

— Никак не думала, что для тебя это было важно.

— Важно, — вздохнула Ирина. — В школе мне постоянно кололи тобой глаза. Каждый день, каждый час. Что другим сходило с рук, мне оборачивалось виной. Только и слышала: «Не позорь свою мать!» «Видела бы твоя мать!» «Бери пример с матери!» Понимаешь, я все время была на виду, а это очень плохо.

Ничего не поделаешь, я тоже — на виду, подумала Кира Сергеевна.

Подбежала Ленка, кинула самолетик Ирине на колени и помчалась за мальчишками. Отлетали назад ее волосы и полы пижамки.

— А многие завидовали мне, считали, что из-за матери я имею какие-то поблажки, преимущества. Я не имела и не хотела их. Ты не позволяла мне даже одеваться лучше других девчонок.

— Верно. В школе одеваться лучше всех стыдно, — сказала Кира Сергеевна.

Вспомнила, как тогда, много лет назад, ей, молодому завучу, предложили идти на гороно. И как она сперва испугалась, даже плакала. Думала: а как же дом, Ирина — она только перешла в пятый класс — мать, которая с годами будет стареть? И муж, пропадавший в школе с утра до вечера, как все директора? Боялась идти, боялась и отказаться, а потом всю жизнь считать, что не сумела использовать всех своих возможностей.

Александр Степанович сказал тогда: «Ты будешь считать, что тебя заела семья».

Она все учла тогда. Все, кроме того, что услышала сейчас от Ирины.

— Я не думала, что так аукнутся тебе мои должности.

Ирина покачала головой.

— Помнишь, я хотела переводиться из института в другой город? Это потому, что в институте знали, что ты зампред. Но потом получилось с Юрием, родилась Ленка. И хорошо, что у нас разные фамилии, на моей работе не знают… — Она помолчала и добавила: — Пока не знают.

— Как будто я преступница и надо скрывать…

— Опять не поняла, — перебила Ирина. — Я хочу, чтобы меня оценивали по мне самой, а не по тебе.

Она занесла руку Киры Сергеевны за свою спину, прижалась к боку матери. Кира Сергеевна погладила ее плечо. Милое мое, недоласканное дитя. Что же делать, если я такая, как есть? И другой быть не могу, не умею.

Раскинув руки, бежала к ним Ленка. Песок сухими брызгами отлетал от ее сандалий.

— Кира, из чего сделанный ветер?

16

— Если вы ничего не можете, тогда зачем согласились, чтоб вас выбирали?

Кира Сергеевна смотрела на женщину, на ее плоское некрасивое лицо в еще не сошедших темных пятнах, на крупные неженские руки, баюкающие ребенка.

В глазах у женщины была усталость. Наверно, она обошла много инстанций, прежде чем записалась сюда на прием.

Что толку отвечать на ее наивный вопрос, — почему не могу, я многое могу, но в рамках закона, а нарушать закон не могу и никто не может… Ни эти и никакие другие слова для нее ничего сейчас не значат, они ей не нужны. Нужно жилье, пристанище. Ей и ее ребенку.

— Вам сколько лет?

— Тридцать.

Тридцать. Лучшая пора. В тридцать человек имеет дом, семью, работу. Но и этого ей говорить не надо.

— Есть родные?

— Мать. В Херсонской области.

Женщина помолчала, качнула в широких ладонях ребенка. Потом сказала:

— К ней я не поеду. Она помогает — посылки, когда и деньги — а чтоб жить с ней… Говорит, я опозорила ее, что дитя нашлось без мужа.

Спеленатый простынкой ребенок завозил ножками, топко заплакал. Женщина опустила его на колено, толстые пальцы с плоскими ногтями прошлись по пуговицам блузки.

— Кормить время…

Заведующий общим отделом — он вместе с Кирой Сергеевной вел прием — опустил глаза, отвернулся.

Кира Сергеевна встала, обошла стол.

— Давайте подержу. Да он у вас мокрый.

Положила ребенка на длинный стол у окна, развернула. Женщина достала из полиэтиленовой сумки стопку выглаженных пеленок.