Год активного солнца - [25]

— В скором времени вам предстоит искать нового завотделом культуры.

— Разве Иванов уходит?

Жищенко скосил глаза на потухшую сигарету, пошлепал губами, раскуривая ее.

— Он-то не уходит. А вот его уйдут.

Кира Сергеевна видела, с каким вкусом и удовольствием сказал он это.

Странный человек. Не злой, а коллекционирует плохие прогнозы. Которые, кстати, не сбываются.

— С чего вы взяли?

— Вычислил!

Его верхняя короткая губа приподнялась в улыбке, обнажая крупные желтые зубы. Глаза с толстыми исками смотрели весело и хитро.

— Думаете, за кого вышла его дочь? За сына нашего Луценко из жилищного отдела, — И что же?

— Теперь они родня. Но то кумовья, не то сваты. Получается, в скобках замечу, семейственность. Одного надо убирать, но Луценко «мэр» но уберет, Луценко — с головой мужик. Придется Иванова.

«Вычислил», — усмехнулась Кира Сергеевна.

— Иванов тоже с головой, и они друг другу но подчинены.

Жищенко коротко хохотнул, потер руки.

— Все равно это чревато… Говорят, Иванов на свадьбе последние волосенки чуть не выдрал — так подпели их детки. Говорят, детки до самой свадьбы темнили…

— Говорят, говорят… Откуда, Николай Иванович, вы все знаете?

Жищенко развел руками.

— Поток информации, Кира Сергеевна. Никуда от него не спрячешься.

Кира Сергеевна смотрела в окно — улица все еще захлебывалась дождем, между тротуарами бежала река, кто-то поперек ее набросал больших плоских камней.

Закатный луч, пронзив черное густое небо, дрожал в косых струях причудливо и странно. Вдалеке на фоне сизой тучи висела маленькая слабая радуга.

Вдруг она увидела мужа. Александр Степанович шел с подвернутыми брючинами, косолапо прыгая с камня на камень, хотя потемневшие до колеи брюки были уже мокры. В одной руке нес зонт, другой придерживал отдувшуюся пазуху. Наверно, нес ей плащ.

Нежность шевельнулась в ней. Не потому, что вот идет весь мокрый, несет ей плащ — не бог весть какой героизм прыгать под теплым летним дождем. Просто вспомнила: после матери никто, кроме него, никогда не думал о ней. В целом свете никто. Только он — всегда, всю жизнь.

Сорвавшись с камня, он уже шел, не разбирая дороги — бурый ноток вспенивался у его ног. С полей шляпы на плечи и спину бежала вода.

Почему он не откроет зонт? — подумала она.

15

В тени под тополем было не так жарко, и они с Ириной пристроились на хромой скамейке с облупившейся краской. А Ленка в розовой больничной пижамке носилась кругами по аллее, подняв над головой голубой пластмассовый самолетик. Запрокинутое лицо было залито светом, она щурилась, наморщив нос, кричала:

— Кира, из чего сделанное солнце?

На больничных балконах проветривались матрасы, простынки, легкий ветер раскачивал и мотал их, гнал по дорожке конфетные обертки.

— К концу недели обещают выписать, — сказала Ирина.

Кира Сергеевна взглянула на ее тонкую, бледную шею, на будничное, усталое лицо. Волосы, заплетенные в детские косички, стянуты сзади бинтом, а на висках выбились короткие пряди.

— Ты осунулась.

Ирина махнула рукой.

— Были бы кости.

Ленка влезла на скамью, восторженно закружилась на пей со своим самолетиком, чуть не упала, Ирина подхватила ее.

Кира Сергеевна думала о том, как мало, в сущности, участвует она в жизни Ирины и Ленки.

— В сентябре у меня отпуск, — сказала она. — Я, наверно, поеду в пансионат. Давай возьму Ленку?

— Почему не в санаторий?

— Путевка одна, а без отца не хочу…

Ирина быстро и странно посмотрела на мать.

— А в пансионат поедешь с отцом?

— Да. Почему ты спросила?

Ирина опустила глаза, почертила прутиком на песке.

— Ну, просто… В сентябре у отца учебный год…

Все-таки, почему она так спросила, подумала Кира Сергеевна. Объяснению Ирины не поверила.

— Отпустишь с нами Ленку?

— Ну, что ты. Какой тебе с ней отдых. И потом, в сентябре мы с ней едем к Лидии.

— Она приглашала?

— Ну, у нас с ней не такие церемонные отношении, мне она всегда рада.

Эти слова слегка задели Киру Сергеевну. Лидия Чечулина — давняя ее подруга. Кира Сергеевна дружна с пой с детства. А получается, что я тут вообще ни при чем. «У нас с ней…»

Мимо пробежали трое мальчишек, высоко вскидывая пятки. Молодая мать катила коляску, над бортами поматывалась белесая головка сидящего ребенка. Тонко скрипел под колесами песок.

— Ты-ее зовешь по имени, как подругу.

— Мы с ней подруги.

Кира Сергеевна поискала глазами Ленку — та летала на качелях, между зеленью кустов мелькала розовая пижамка.

— Тебе на бабушку повезло больше, чем Ленке, — сказала Кира Сергеевна. — Когда ты была такая, как Ленка, бабушка уже вышла на пенсию.

Она поймала себя на том, что все время почему-то оправдывается перед дочерью. Но в чем моя вина?

— Что бабушка? — Ирина качнула головой. — Ребенку прежде всего нужна мать.

Она постукивала по ноге прутиком и смотрела на воробьев, которые пили из мелкой лужицы.

— В детстве мне очень не хватало тебя, несмотря на бабушку. И очень хотелось, чтобы у меня была самая простая мама. Как у других.

Кира Сергеевна подняла лицо.

— Ты хотела другую мать?

— Нет, ты не поняла. Никакой другой матери мне не нужно. Просто я хотела, чтоб ты была не начальницей, а пусть учительницей, врачом, даже уборщицей…

Признание Ирины поразило Киру Сергеевну. Она всегда считала, что дочь гордится ею. По крайней мере, могла бы гордиться. Вспомнила, как года три назад повела их — Ирину и Юрия — с собой в театр, на торжественное собрание. Как празднично и суетливо собирались они, Ирина долго выбирала платье, расчесывала свой парик. Александр Степанович поддразнивал ее: пожалуй, не поймут, кто мать, а кто дочь. Ирина весело огрызалась: «Это ты со зла, что тебя не берут».