Гностики, катары, масоны, или Запретная вера - [49]

Очевидно, вполне возможно отсечь от себя сексуальные желания, однако свидетельства монахов всех сект и эпох говорят о том, что это длительный, сложный и неприятный процесс. Даже если финалом его является невыразимый опыт переживания несотворенного света, для большинства людей это не может быть осуществимым. И это ключевой момент, о котором следует помнить, если мы говорим об исихазме. Помимо всего, это путь монахов. Указанные в этих текстах направления пути — обозначенные с большой проницательностью, демонстрирующие серьезную детализацию, — предназначены не для людей, живущих в вихре обычной жизни, но для отшельников, уединившихся в пустынях Египта и на Святой Горе. Вполне возможно, многие учителя исихазма сказали бы, что даже не следует пытаться применять данные практики человеку, погруженному в этот мир.

Читатель может задаться вопросом, почему такой длинный разговор об исихазме должен вестись в работе, посвященной гностическому наследию. Конечно же, авторы «Филокалии», все являвшиеся строго православными, отвергли бы малейшее предположение о том, что их работа имеет примесь гностицизма. Тем не менее некоторые из наиболее рельефных аспектов этой традиции в значительной степени напоминают гностическое мышление и практику. Во-первых, тут имеет место акцент на гносисе — здесь он описывается как обращение нуса к несотворенному свету, исполняющему роль основного средоточия духовного пути. Во-вторых, исихастские мистики порой напоминают гностиков в своем отвращении к миру. Хотя исихасты следуют православному учению, отрицая утверждения о том, что тело и физический мир представляют собой творения низшего бога, на практике их отношение к этим материям соположено такому мировоззрению. В конце концов, дьявол — это «бог этого мира».

Оказали ли гностики, как мы видели, имевшие местом своего средоточия Египет, прямое влияние на отцов-пустынников и их духовных наследников? Доказать это было бы очень трудно. Любое свидетельство в пользу этого взгляда уже давно было бы уничтожено. Или это любопытное сходство просто представляет собой еще один пример той максимы, что мы становимся тем, чему мы противостоим? Возможно. Лично я склоняюсь к третьему мнению: и гностики, и исихасты воплощали определенное отношение к реальности. Если человек имеет достаточно сильное ощущение потусторонности мира, который яснее и чище, чем наш, то мир перед нашими глазами будет выглядеть как отвлекающий фактор или ловушка. Такое воззрение может даже послужить указанием на внутренний план смысла слов Христа: «Еще подобно Царство Небесное сокровищу, скрытому на поле, которое, пройдя, человек утаил, и от радости о нем идет и продает все, что имеет, и покупает поле то» (Мф 13:44).

Полемика по поводу исихастских воззрений

Хотя исихасты никогда не считались еретиками, однажды им пришлось отстаивать свои взгляды перед лицом церковной общественности. Это произошло в начале четырнадцатого века, когда западная теология — в лице Варлаама Калабрийского — приоткрыла для себя дверь в восточное православие. Варлаам, будучи греком и к тому же православным, учился на Западе, и на его мировоззрение оказала влияние схоластическая философия, которая начинала доминировать в католическом мышлении. В 1330-е годы Варлаам получил должность в Константинопольском университете. Очевидно, руководствуясь как карьерными соображениями, так и склонностью к полемике, он решил сделать себе имя, указав на теологические ошибки исихастов. Главная из них, по мнению Варлаама, заключалась и отношении к такой субстанции, как несотворенный свет.

Понятие «несотворенный свет», также называемый «Фаворским светом», занимает ключевое место в православной теологии. Он считается «энергией» Бога, то есть проистекающим непосредственно из его сущности. Это в большей степени эманация Бога, чем его творение; отсюда и название. Испытывая ощущение несотворенного света, исихасты, по-видимому, считали, что они обретают опыт ощущения самого Бога.

Тут оказалась затронута больная тема — в представлении не только привередливого Варлаама, но и последователей христианской традиции. Вероятно, в большей степени, чем любая другая мировая религия, христианство всегда настаивало на существовании радикальной пропасти, отделяющей Создателя от творения. Индийский мистик, испытывая некое окончательное основание бытия, мог бы в порыве заявить: «Я и есть это». Но ни один христианин — во всяком случае, ни один ортодоксальный христианин — не мог бы это себе позволить. Исихасты не делали подобных заявлений. Но для Варлаама оказалось вопиющим даже их утверждение, что они обретают опыт ощущения несотворенного света.

Схоластика, которую Варлааму преподавали в западных университетах, научила его тому, что Бог по своей природе не только радикально отличен от созданного им человека, но и радикально непознаваем. Разум был единственным средством познания, и разум не мог обеспечить человеческий подход к божественным измерениям. Единственной легитимной альтернативой было получение сведений о Боге опосредованно, через рациональное исследование его творения. Утверждение исихастов о том, что они обретают испытание ощущения Бога через несотворенный свет, в глазах Варлаама представлялось опасной ошибкой.