Гносеология права на жизнь - [28]
Относительно права на самоубийство высказывался и Гегель. Отчасти его мысли как раз опровергают допустимость понимания жизни как объекта права собственности самого гражданина. Жизнь не есть что-то внешнее по отношению к самому человеку. Ее нельзя отделить от человека, не убив его. Если человек живет, можно говорить о его жизни. Как только он умирает, перестает существовать сама жизнь и сам индивид: «Я, как этот индивид, не являюсь хозяином моей жизни, ибо всеохватывающая тотальность деятельности, жизнь, не есть нечто внешнее по отношению к личности, которая сама есть непосредственно эта тотальность. Если поэтому говорят о праве, которое лицо имеет на свою жизнь, то это противоречие, ибо это означало бы, что лицо имеет право на себя. Но этого права оно не имеет, так как оно не стоит над собой и не может себя судить»[134]. Высказывания Гегеля применимы и к современности. Если рассматривать жизнь как нематериальное благо, это не означает, что им индивид может распоряжаться по своему собственному усмотрению. Действующее законодательство устанавливает формы защиты этого блага, но никак не закрепляет право убить самого себя. Следует отметить, что Гегель не говорит о самоубийстве как преступном деянии, подлежащем преследованию со стороны государства. Речь идет только о наличии или отсутствии права покончить с собой. Иеринг отрицал право на самоубийство, считая, что человек принадлежит не себе, а обществу. Российский правовед Б. Н. Чичерин настаивал на несостоятельности данной предпосылки: «Человек есть член общества как свободное лицо, а не как вьючное животное, составляющее собственность хозяина». Далее указывается, что общество не может помешать человеку совершить акт самоубийства, он может лишь реагировать уже на состоявшееся событие, наказывая несостоявшихся самоубийц или их родственников, поражая в правах: «Когда гражданин отчуждает свою свободу, закон может объявить такой акт недействительным и все остается по-прежнему. Но объявить недействительным покушение на самоубийство не имеет смысла. Тут остается только предоставить это дело Тому, Кто ведает и направляет сердца людей; юридическому закону не подобает в это вмешиваться»[135].
В последующем гуманизация отношений привела к тому, что большинство стран отказалось от применения крайне репрессивных мер к неудавшимся самоубийцам, однако практика казней была заменена на практику изоляции и принудительного лечения. Мишель Фуко писал: «Тем, кто пытался покончить с собой, отныне не выносят обвинительных приговоров, их подвергают заключению и приписывают им такой режим, который служит одновременно и наказанием, и способом предупредить повторное покушение. Именно на них были впервые испробованы в XVIII в. печально известные сковывающие приспособления, которые в эпоху позитивизма будут использоваться в терапевтических целях: клетка из ивовых прутьев с прорезью для головы на крышке (человек находился в ней со связанными руками), или “шкаф”, в котором человек мог только стоять, запертый по самую шею, так что на свободе оставалась одна его голова»[136]. Тем самым ознаменовывается декриминализация суицида, но при этом общество не отказывается от его трактовки как акта, не отвечающего требованиям сознательного поступка. Суицид признавался болезнью, а значит, той областью, которой должна заниматься медицина, а не уголовное право. Эскироль в своем труде «Об умственных болезнях» (1838 г.) указал, что «самоубийство проявляет все признаки умственной болезни, симптомом которой оно и является», и более того, «что человек покушается на свою жизнь только в состоянии умственного помешательства, и что самоубийцы помешанные». Из этого следовало, что как акт, совершаемый не по своей воле, самоубийство не должно быть наказуемо законом
