Гномы к нам на помощь не придут - [70]

На этот раз чудище благодарно загудело, и Иегуда перешел к подробностям.

— Люди хотели ему помочь, но ничего не могли сделать, потому что было темно. Тогда я сел в машину, развернулся, заехал двумя колесами на тротуар и осветил его фарами.

Поскольку чудище уже знало, кто такой Амселем-старший, и знало, что плечи и шея у него такие широкие, как будто носят на себе не маленькую голову, а весь земной шар, а также знало, как выглядит пикап отдела техобслуживания и как Иегуда умеет ездить на нем с полуоткрытой дверью и спрыгивать с него, как с лошади, которая сама умеет остановиться в нужную минуту, — поскольку чудище все это уже знало, оно представило себе эту картину очень наглядно.

— По правде говоря, зрелище открылось ужасное, — сказал Иегуда. — Крови было так много, что мы даже не поняли, куда его ранило. Кровь была буквально везде — на лице, на руках, на ногах. Хотя, может быть, это просто от того, что он себя трогал и она размазалась. Однако сознания он не потерял. Только получил шок. Мы пытались с ним говорить, но он не отвечал. Наконец минут через двадцать пять приехала «скорая» и его увезли. С ним поехал Ави Свисса, муж его сестры Эсти. Но его жене еще ничего не сказали. Она в положении, и боятся, что у нее снова будет выкидыш, как в прошлый раз. Скажут ей только тогда, когда выяснится, что с ним.

В полутьме бомбоубежища мы как будто слышали звук удаляющейся сирены «скорой помощи» и видели, как фонари пикапа освещают образовавшуюся от падения «катюши» воронку, валяющиеся вокруг куски металла, согнувшийся столб, из-за которого во всем поселке прекратилась подача электричества, лежавшее рядом со столбом расщепленное надвое дерево и двух убитых взрывом кур, принадлежавших Зиве и Шими.

— Я видел их собственными глазами, — сказал Иегуда, почему-то положив руку на сердце и закрыв глаза, ставшие свидетелями этого ужасного зрелища. — Своими собственными глазами, — повторил он, — я видел, как они лежали там убитые.

Он закончил свою речь именно этим словом — словно он был портнихой, которая примеряла на женщине новое платье, но в самый последний момент взяла да и оторвала у платья воротник, — и как только это слово прозвучало в гулком пространстве бомбоубежища, людей как будто прорвало.

— На этот раз мы молчать не будем! — крикнул кто-то.

— Да-да, на этот раз мы им покажем, кто мы такие! — поддержал его еще один голос.

— Это им так не пройдет! — пригрозил третий.

Они грозили и призывали к мести, как будто пытались этими угрозами и призывами заглушить свой стыд. Потому что им было ужасно стыдно за то, как они вели себя, когда упали «катюши», — орали, тряслись от страха, толкались у входа в бомбоубежище, пытались протиснуться в него первыми. И в не меньшей степени им был стыдно за то, что они превратились в коллективное многоголовое чудище.

Иегуда подошел ко мне, наклонился и взял у меня спящего Ашера, и я наконец-то снова увидела свои руки. Они были мокрые, красные и болели. «Не переживай, — сказал он перед тем, как уйти, — скоро я пойду в ваше бомбоубежище и скажу твоим, что с тобой все в порядке». Две моих руки, которые так часто держали Ошри и Хаима — одного справа, а другого слева, — были пусты.

3

Я старалась, старалась изо всех сил, но так и не могла ничего вспомнить. Я все еще находилась внутри чудища и продолжала дышать вместе со всеми, думать вместе со всеми и вести себя, как все.

Первое, что я почувствовала, — что мне надо в туалет. Я взяла поминальную свечу и пошла. Пол, как всегда, был залит водой. Я шла на цыпочках, но все равно промочила ноги. При свете свечи унитаз выглядел ужасно и садиться на него не хотелось. Я закрыла железную дверь на засов, расставила ноги пошире, выгнулась вперед, как будто исполняю танец живота, и помочилась стоя. Я научилась делать это в школе, где унитаз тоже всегда грязный.

Я оставила свечу на полу и вышла. Перед дверью уже выстроилась очередь. Возле лужи стояли три человека и смотрели в пол. Я тоже опустила голову: туалет — неподходящее место для встреч. Когда я вернулась, у меня было такое ощущение, что я отсутствовала несколько часов, и поначалу мне показалось, что все уже спят, но потом я заметила, что некоторые еще шевелились. Одна из женщин растирала своему ребенку руку, которая свалилась с матраса и затекла, другая приводила в порядок прическу, третья подтянула колени к животу и обняла их, четвертая потрогала рукой сломавшийся каблук. С другого конца бомбоубежища мне помахала Марсель, и я направилась к ней. Моран и Ашер спали поперек матраса, и на нем оставалось место для меня. Я села, прислонилась спиной к стене и закрыла глаза. Мне не хотелось ни с кем разговаривать, и я надеялась, что все подумают, будто я сплю. И тут вдруг я разом вспомнила все. Вспомнила, что завтра шестая годовщина со дня смерти папы и что мы планировали пойти на кладбище, но теперь, из-за «катюш», наверное, не пойдем. Вспомнила про Дуди, Ицика и их птицу. Вспомнила про маму и про Коби. Вспомнила про неизвестно куда исчезнувших Ошри и Хаима. И наконец, вспомнила про ложь, которая поселилась в нашей семье и стала, по сути, одним из ее членов, как будто она была еще одним ребенком, родившимся после близнецов. Ложь, которая полностью изменила всю нашу жизнь.