Гном - [36]

Две книги были уже переизданы в США, одной из которых, разумеется, была «Камни вместо песка», и я решился поговорить с Димой — даже не о том, чтобы поделить гонорары и разделить наши сиамские жизни, — я просто увидел на улице маленькую спортивную машину и решил, что здесь я калекой не считаюсь и вполне могу пойти и сдать экзамен на водительские права. От одной только мысли, что смогу один ехать за рулем машины, куда хочу, без ошейника и насмешек, я почувствовал себя, как не чувствовал никогда в жизни, почти задохнулся от счастья, и спросил у Димы, не поможет ли он мне с покупкой машины и с экзаменом. Состояние, в котором я увидел Димку через пару минут, я не мог себе даже представить — его лицо стало неприлично белым для Калифорнии, глаза пустыми, и только напрягшаяся до выступления артерий шея и сомкнутые губы выдавали ярость, подобную волчьей. Потом он резко наклонился, взял меня за плечи и, словно пытаясь меня избить этими страшно пустыми глазами, как-то даже не сказал, а прошипел, что я должен забыть свои бредовые надежды когда-нибудь освободиться от него, потому что чтобы я не сделал, мне никто не поверит — герой жизни он, а я — карлик, приживала! Что для всех — я несчастный дальний родственник великого писателя, которого тот всю жизнь облизывает, будучи наделенным огромным сердцем и плачущей душой, что никто не позволит мне ломать красивую картинку его образа — тем более сейчас, когда съемки фильма уже начались и пиар крутится с силой, затягивающей собой все наше прошлое и определяющей будущее. Что я обязан смириться и жить, как живу. Я пытался тогда возразить, что все изменилось, но Дима просто закрыл входную дверь и включил сигнализацию, давая мне понять, что закрыл мою жизнь навсегда, а затем ушел к себе в спальню.

С этого дня, если он уезжал, то всегда включал сигнализацию. Меня он уже никуда не возил, видимо, боясь, что, если я устрою скандал публично, он не сможет засунуть меня, как куклу в машину. Если бы даже не правда, а хотя бы намек на нее появился в прессе, то скандал сейчас был для него подобен концу его венценосной американской мечты, разрушив вылепленный средствами медиа и продюсерами образ. Телефон в доме он полностью отключил, используя только мобильный, окна были тоже блокированы сигнализацией, — в общем, в конце концов, он сделал из дома и нашей жизни виллу абсурда, никого больше не впуская в наши двери и никогда не выпуская из них меня. Много раз я думал, как страх может калечить разум — если бы Димка задумался, он бы понял, что при желании я мог бы устроить скандал элементарно — нарушив сигнализацию, рассказать все приехавшей полиции, но ничего бы этим не добился — документально все принадлежало ему, а остаться на улице, радуясь его разоблачению, я не мог. Как не мог и жить так дальше — единственными лекарствами в доме были аспирин и успокоительное, выписанное Диме его психотерапевтом, и я решил, что лучшим выходом для меня и убийственным для карьеры и жизни Штурмана, станет мое самоубийство — от подобного на нем останется несмываемая грязь и совершенно опустошенный студией и адвокатами — кошелек, — Сергей, казалось, совершенно забыв о Кате, уже удовлетворившей свои ожидания, и начинавшей понимать, что произошло с этими абсурдно-жившими человеко-особями, грустно улыбнулся:

— Разумеется, они меня откачали — без скандала, найдя какого-то русского врача, который за оплату, достойную спасения дальнего родственника Нобелевского лауреата, отработал лучше любой бригады реанимации. Через несколько дней я пришел в абсолютно нормальное состояние и, увидев входящего в комнату Диму, подумал, что, может быть, на него моя попытка прикончить нас обоих — меня физически, а его морально, подействовала, вернув ему его самого. Но, схватив меня странно-сильной для него медвежьей хваткой, он начал наносить мне удары такой силы, что я через несколько минут уже не чувствовал боли, радуясь, что сейчас он сделает то, что не удалось его снотворному и мне. Как всегда, я его недооценил — он также внезапно остановился, как и начал, и, отпустив меня, сказал, что каждый раз, пытаясь сломать его судьбу, я буду получать подобное наказание. А потом добавил, что пора бы мне садиться за новую работу, потому что у него есть планы по вложению капитала, от которых отказываться он не собирался.

Катя почувствовала, как сквозь усталость огромные бабочки в ее душе зашуршали сине-разноцветными легкими крыльями, показавшимися ей огромными, способными обнять, накрыв всю ее — она получила желаемое: если даже Сергей совершил то, в чем его обвиняют, приговор будет оправдательным. И, уже составляя план на вечер, она подняла на замолчавшего на несколько мгновений Сергея глаза:

— Сережа, ты извини. — Он вздрогнул — очень много лет никто не называл его так, и в его, ставших снова глубоко-серыми, глазах Катя увидела светящееся счастье и почему-то поняла — это было счастье избавления от тайны, от молчания о своей беде, и впервые посмотрела на клиента, как на живого человека, а не как на средство для победы. — Сережа, я очень устала. Думаю, ты и сам понимаешь, насколько все рассказанное — тяжело, давай завтра продолжим, тем более, что теперь у меня есть информация, с которой я могу начать работать.