Гниль - [11]

— Нужно что-то сделать! — сказал Чебурек. Воробьев первым отошёл от окна и стал одеваться.

— Куда ты собрался? — почти взвизгнул Генка.

— За ними, — отозвался Воробьёв.

— Но как же… — растерянно развёл руками Чебурек, — ты, что сдурел кореш! Это опасно — воскликнул мальчишка, повинуясь инстинкту.

— Я думаю, что это не розыгрыш, потому что постоянно бдящий на вышке Савельич увидел бы их чудачества и мигом поднял тревогу. Так что одевайся. Мы пойдём и узнаем, что происходит, а потом уже будем думать, что делать дальше.

— Я не хочу. Не хочу идти за ними, — задрожал Чебурек и прижался массивным тучным телом к стене. — Я лучше к медсестре пойду. Она хорошая, она всё поймёт.

Воробьев подумал минутку-другую, понимая, что друг, в общем-то, прав, затем натянул брюки и сказал:

— Ладно, так и быть зайдём к Зинаиде Григорьевне. Она уж точно ругаться не будет. Но, если её в кабинете не будет, то тогда будем разбираться во всём сами по себе.

— Хорошо, — вздохнул Чебурек и стянул со спинки стула свой широченный джинсовый комбинезон и полосатый свитер.

Генка успокоился. Мысль, что им придётся в одиночестве во всём разбираться и следить за свихнувшимися, делала его ноги неповоротливыми, а тело не послушным, как у мягкой тряпичной куклы.

Как хорошо, что Пашка к нему прислушался. Уж очень происходящее Чебуреку не нравилось.

В медблоке было пусто и холодно, точно запасная дверь с улицы была не заперта. По ходу так и было. Они осторожно прикрыли дверь на защелку, и пошли дальше.

На гладком, всегда чистом полу в коридоре мальчишки разглядели пятна и горки чего-то напоминающего ржавую пыль, а возле диванчика лежал ворох перепачканных вещей, с виду комплект женской пижамы большого размера.

Мальчишки молча углубились в коридор и, повернув, остановились у кабинета медсестры. Деревянная дверь со вставным стеклом до пола была не заперта. Свет в кабинете горел.

Мобильный телефон Зинаиды Григорьевны сиротливо лежал на столе, как и её пальто, висело на вешалке, только вот сама медсестра куда-то исчезла. В изоляторе было темно и они не стали заходить внутрь помещения.

Как оказалось, свет был включён только в левом коридоре медблока и в кабинете медсестры.

— Нет, всё это явно не нормально, — по-бабски истерично взвизгнул Чебурек и громко сказал.

— Мы должны немедленно позвонить в полицию.

— Идиотина, угомонись, — прошептал Воробьёв хватая друга за руку. — Давай спокойно проанализируем ситуацию, иначе попадём в неприятности, как лопухи.

— Всё очень плохо, — упрямо сказал Чебурек, и добавил — нутром чую.

— Ну, тогда нам остаётся вывить все факты и действовать по обстоятельствам. Пошли, прогуляемся, — решительно предложил Воробьёв, направляясь обратно в коридор, утаскивая впавшего в ступор Чебурека за собой.

На улице снова воцарилась зима. Кружащийся густыми хлопьями снег снижал обзор и, покинув корпус медблока через пожарный выход, мальчишки озябли.

Лениво переваливая ноги, погруженный в собственные мысли Чебурек, неожиданно задрал голову вверх, вглядываясь в очертания тёмной вышки и истуканом замер на месте.

— Пашка, я не пойду дальше. Ты как хочешь, но, сам гляди, свет у Савельича не горит. Так быть не должно. Это нарушение должностной инструкции. Точно тебе говорю.

— Не дрейфь, Генка идём до конца, — нарочито бодро выдавил Воробьёв, потому что только присутствие друга, которому нужна была его поддержка, не давало ему самому сдаться под наплывом собственного страха.

— Нам осталось только дойти до пищеблока и глянуть, куда подевались ребята. А заодно посмотрим на пост охраны у центральных ворот, — сказал Воробьёв и крепко сжал пальцы Чебурека.

— Но, но, как же, — замямлил Чебурек, вглядываясь сквозь налипшие на ресницы снежинки в лицо тощего друга.

— Ты же не дрищь Чебурек, или я ошибался. Тогда давай топай назад и не трави мне потом байки, как ты сиганул в реку с моста и следил в дремучем лесу за двоюродным братом и его сисястой шлюшкой.

Чебурек сжал зубы, затем глубоко вздохнул, точно смирился с собственной участью и крепко сцепил руки в замок и сказал:

— Ладно, уговорил ты меня Пашка. Пошли, разберёмся, со всем этим фиговым дерьмом, пока я не превратился здесь в сосульку. — Воробьёв натянуто улыбнулся и хлопнул по плечу друга.

* * *

За время, проведённое в медблоке, следы подростков из спального корпуса замело. Генка и Пашка шли под свист ветра То и дело мальчишки слышали, как резко лязгает на ветру не запертая железная дверь овощехранилища.

В кухонном корпусе было темно. Даже над дверью кладовой, где разгружали продукты, фонарь в ребристом кожухе не горел.

Напротив пищеблока располагался трудовой корпус, где проходили уроки труда, и размещался личная вотчина завхоза. В окнах завзятого полуночника свет тоже не горел.

Они остановились, когда Генка разглядел чёрные капельки на асфальте. Кровь, уверенно подумал он.

Воробьёв шепнул сквозь зубы,

— Чего как столб стал, — а потом и сам разглядел два грузовика у ворот с открытыми дверями, привозящие в трудколонию продукты. Пашка сглотнул, от нехорошего предчувствия у мальчишки засосало под ложечкой, а в горле образовался комок.

— Пригнись, — шепнул Воробьев, и они присели, упираясь спинами в стену. Дальше был открытый простор, да только мусорные баки в ограждении кирпича. Мыслей не было. Мальчишки без слов поняли друг-друга и замерли на месте, наблюдая за происходящим.