Гнездо орла - [2]

— Фройлейн желает пройти к себе или?.. — спросила горничная, сопровождавшая ее наверх.

Подразумевалось, что фройлейн должна пройти к себе.

— Проводите меня прежде к рейхсляйтеру Борману.

— Как вам угодно. — Горничная кивнула. Точно из пола вырос адъютант и щелкнул каблуками. Маргариту проводили в гостиную с двумя бюстами фюрера, глядящими на тех, кто входил, и к ней вышел Борман, сосредоточенный, как человек, вынужденно отложивший срочные дела. Они одарили друг друга безмятежными улыбками. Он поцеловал ей руку, задал несколько дежурных вопросов, оставаясь все время начеку, и не ошибся.

— Мне хотелось бы немедленно поговорить с фюрером, — твердо произнесла Маргарита. — Будьте так любезны проводить меня к нему.

Борман кивнул. Это было скверно, но все-таки лучше, чем если бы она отправилась к Гитлеру одна. Идея вызвать ее из Парижа принадлежала ему, Борману, с той только разницей, что он-то предлагал подтолкнуть Гесса; Гитлер же взялся написать сам. Что ж..

Борман прошел с ней в другую гостиную, куда выходила дверь кабинета Гитлера. Здесь бюстов не было. Маргарите сразу бросилась в глаза большая фотография Виндзоров, висящая прямо против входной двери. Еще десятка три фотографий в художественном беспорядке лежали на круглом столике у самой двери в кабинет. Борман прошел в эту дверь, а она присела у столика и принялась рассматривать снимки.

В гостиную вошел Геббельс с папкой и, увидев Маргариту, несколько опешил:

— Грета? Вот неожиданность! С приездом!

— Здравствуй, Йозеф!

Он пожал протянутую руку:

— Прости… я приглашен…

Она кивнула. Через минуту, тоже с папкой, появился фон Риббентроп. Склонившись, коснулся губами ее пальчиков: она заметила, что рука у него слегка дрожит. Он спросил о дороге, здоровье детей. Застывшее красивое лицо казалось кукольным. Он даже не нашел в себе силы растянуть губы хотя бы в какое-то подобие улыбки.

Когда Риббентроп скрылся в кабинете, оттуда вышел Борман, оставив наполовину открытой дверь:

— Фюрер просил вас подождать две минуты. Он сейчас освободится.

— Где сделан этот снимок? — поинтересовалась Маргарита.

Борман наклонился к столу. На фотографии улыбающиеся герцог и герцогиня Виндзорские стояли на живописном «фоне» из таких же улыбающихся рабочих. Во всей группе имелась лишь одна мрачная физиономия — сопровождающего Виндзоров в их турне по Германии Роберта Лея.

— На заводе «Фольксваген». Неудачным вышел.

— Вы их здесь для меня разложили? — не удержалась Маргарита.

— Конечно. Для вас. Есть и неплохие. Этот, например.

…Тот же Лей, с лакейской улыбкой, следует за «миссис Симпсон» по дорожке возле озера Хинтерзее; в руке у него… дамский зонт.

Борман удалился.

«Пожалуй, еще года два назад этот человек едва ли позволил бы себе со мной подобную… иронию, — отметила Маргарита. — Быстро же он набирает вес».

— Итак, господа, судя по тому, что папки по-прежнему две, я делаю вывод, что единое решение вами не выработано, — послышался резкий голос Гитлера почти от самых дверей: видимо, фюрер по-привычке расхаживал по кабинету. — Я дал вам сутки! Даю еще три часа! Три часа, Йозеф! — Голос отдалился. — И попрошу не выходить из моего кабинета до тех пор, пока папка не останется одна!

Гитлер вышел в гостиную, по дороге переменяя сердитое выражение на озабоченно-гостеприимное. Поддев под локоть, заставил ее подняться и вывел прочь. Они очутились в просторной комнате со стеклянными дверями, выходящими на обширный балкон.

— Здесь легче дышится, — пояснил Гитлер. — Ну, здравствуй, детка.

Он по привычке поцеловал ее в щеку.

— Только не наскакивай на меня, прежде не выслушав. Сейчас кофе выпьем.

Он позвонил, велев принести кофе и «что-нибудь для фройлейн Гесс». Последние два слова он произнес так, что Маргарита насмешливо поджала губы.

— Итак, ты прямо из машины с кучей упреков ко мне, — продолжал Гитлер, сделав глоток — Да, я пошел на маленькую хитрость. А как иначе было тебя домой выманить?

— Написать как есть.

— Как есть… ты сама знаешь. Вы шесть лет фактически в браке, у вас двое детей! И шесть лет он разрывается между тобой и делом. Сколько это еще может продолжаться?!

Она, вскинув глаза, посмотрела на него прямо. Он впустил в себя этот взгляд, как в наполовину открытые двери:

— Да, да, детка, ты правильно поняла. Но… все же прости мне мою бесцеремонность.

Маргарита спокойно доела бутерброд.

— А что мы скажем Рудольфу? — Еще один ее испытующий взгляд.

Гитлер поморщился:

— Неужели ты думаешь, я не предупредил его, что напишу тебе?

— Что он сказал?

Гитлер пожал плечами. Излишний вопрос. Рудольф, конечно, не сказал ничего.

— У меня был с твоим братом достаточно откровенный разговор. На крестинах крошки Эдды. Я сказал ему: полюбуйся на Геринга. Четыре года упирался, как баран, а вот же — женат и доволен! Теперь еще и отец! Благодаря моей… бесцеремонности. Это ведь я заставил его жениться на Эмме. Да, да! И я сказал Рудольфу: ты должен также заставить и свою сестру. Если же у тебя не хватит воли, так это снова сделаю я. Погоди усмехаться. В слово «заставить» я вкладываю иной смысл. Я рассуждаю так: ты и Роберт — оба хотите брака, но условия ставишь одна ты. Условие, по сути говоря, абсурдное, детка, — не жить вашей семье в Германии. Потому что тебе здесь все нехорошо! Каков же вывод? Не заключать брака? Не жить в Германии? Вздор! Решение может быть только одно — сделать так, чтобы… дома… тебе стало хорошо! Как это сделать? Берлина ты не любишь, Мюнхен для тебя «потерял обаяние», Нюрнберг ты обругала «шутовской погремушкой»… — Он поднялся и подошел к стеклянным дверям.