Гнездо Феникса - [7]

– Полузабытые маяки, – со злостью проговорил Кратов. – Никому, кроме историков, не известные планеты. Месяцы и годы полного отчуждения. Вот он, мой передний край! Вот на что сгодились мои мышцы!

– Плохо они сгодились, – заметила Климова. – Даже против пантавров.

– Ленка, – сказал Кратов. – Конечно, ты права, ничего уже нет. И быть не могло… Но кто же ты теперь? Амазонка? Знак беды или надежды?

– Эхо, – снова улыбнулась Климова. – Только эхо.

6.

Низину частоколом обступал лес, кое-где побитый недавним набегом пантавров. Сквозь прорехи до самого горизонта видна была голая степь. И это был почти земной лес, в котором росли деревья как деревья, чьи замшелые от времени и сырости стволы на громадной высоте пушились голубыми, а иной раз – и привычно зелеными кронами. А между стволов уже взламывала наслоения палой хвои молодая, мягкая еще, но настырная поросль.

Вот только птицы не пели. По какому-то странному капризу эволюции они здесь не возникли.

– Какой запах! – сказала Джемма. – Почти земной. Правда?

– Неправда, – сказал Грант.

– Да ты просто не помнишь.

– А ты?

Девушка не нашлась, что ответить.

По представлениям Гранта, изрядно размытым годами отчуждения, неоткуда было взяться такому запаху – дикому, горячему, разнузданному – на старушке Земле. На планете, умудренной опытом тысяч и тысяч лет цивилизации. Все же здесь был первобытный лес, поднявшийся и окрепший в юном, ничего толком не изведавшем, не пережившем мире.

Просто девушка по имени Джемма Ким залеталась, замоталась по Галактике. Да и сам-то Грант уже почти растерял из памяти за бесконечными инозвездными калейдоскопами и свой домик в мандариновой роще, и ледяную речку, берущую начало от высокогорных ледников. И частенько по ночам клял черными словами все эти чужие расчудесные пейзажи, горели бы они синим пламенем.

Грант склонился и поцеловал Джемму, очень удачно угадав ей в абрикосовую теплую щеку. Голова у него шла кругом.

– Так редко удается попасть на какую-нибудь зеленую планетку, – пожаловалась Джемма. – Чтобы тишина, чтобы елочками пахло, чтобы ветерок погонял облачко по синему небу.

– Нубилус вентус, – прокомментировал Грант. – Ветер, несущий облака. Елочками, допустим, здесь тоже не пахнет. Все эти деревья на самом деле какие-нибудь ненормальные по нашим понятиям хвощи.

– А почему бы тебе не рассказать, как ты очутился в плоддерах? – вдруг спросила Джемма.

– Настоящие плоддеры никому об этом не рассказывают. Если я здесь, значит нет мне другого места. Разве что в могиле. Но туда я не хочу. Я синоптик, Джем. Как ты полагаешь, может синоптик учудить такое, после чего ему тошно будет жить среди людей?

– Не знаю, – пожала плечами девушка. – Наверное, ты ошибся в прогнозе?

– Я совершил преступление. Ты сейчас гуляешь с убийцей. Тебе не страшно?

– Ну какой из тебя убийца? Тоже придумал… Настоящий убийца – это выродок, нравственный мутант. Разве ты таков?

– Нет, – Грант усмехнулся. – Но кому от этого легче? Мне? Тем, кто погиб? Их детям и женщинам? Или возьмем, к примеру, Кратова…

– Вот он бы мог, наверное, – неожиданно сказала Джемма.

– Почему? – опешил Грант.

– Вспомни, какие у него глаза. Жесткие, ледяные. Как прицел у фогратора!

– Видела бы ты, как он с этим фогратором управляется, – пробормотал Грант. – Был у нас инцидент… Это звездоход, Джем. Не в пример твоему блестящему командору, что бы она себе ни воображала. У него есть одно качество. Не пойму только, прекрасное или пагубное. Он ненавидит отступать. И когда его загоняют в тупик, он переходит в контратаку, причем такую отчаянную и яростную, что одерживает победу. Любой ценой. И я не думаю, что он отдал бы маяк пантаврам, даже если бы вы опоздали. Хотя мне в голову не идет, как бы он этого добился… Но ты не права: он такой же человек, как и я. И ему тоже трудно в изгнании.

– Может быть. Но кому могло понадобиться загнать его в тот тупик, из-за которого он здесь, а не в Галактике?

– Давай лучше о тебе, – славировал Грант. – Разве тебе легко в твоем Патруле? Здоровенные мужики сбегают оттуда в Звездную Разведку! А вы со своим девичником как-то держитесь.

– Нелегко, – согласилась Джемма. – Но зато ощущаешь себя сильной, умелой, независимой…

– Шустрой на всякие придумки, – поддакнул Грант. – Вроде инфразвуковой защиты. А вот классики утверждают, что-де сила женщины – в ее слабости.

Джемма остановилась, держась за его руку. Ее гладко причесанная головка едва доставала Гранту до плеча.

– Надо подумать, – сказала девушка. – Как-нибудь на досуге. Наверное, классики выступали опять-таки с позиций мужчин. Они же все как на подбор мужчины.

– Особенно Сафо, – промолвил Грант. – Нет, лучше Ахматова:

Из ребра твоего сотворенная,

Как могу я тебя не любить?

– У Ахматовой есть и совсем другое, – лукаво улыбнулась Джемма. –

Тебе покорной? Ты сошел с ума!

Покорна я одной господней воле.

Я не хочу ни трепета, ни боли,

Мне муж – палач, а дом его – тюрьма.

Вообще-то иногда хочется чего-нибудь такого… как сейчас. Только не вздумай цитировать своих классиков при нашем командоре!

– Очень нужно, – фыркнул Грант. – Не стану я с вами, амазонками, дискутировать. Еще съедите! Мне достаточно сознания того, что за моими плечами многовековой опыт предков. Гены еще скажут свое веское слово. И всем вам, во главе с вашим великолепным командором, предстоит тетешкаться с розовыми ляльками. И умильно сюсюкать, слушая их агуканье.