Гнездо аиста - [37]

— Уй! — взвизгнула Бернарда. — Кто-то ведь должен делать эту работу. А теперь мы — родня, не чужие. Сдается мне, что вы просто хотите восстановить против них людей. Вы рады-радешеньки отобрать у человека все. Даже бога! Нет, я не хочу такой жизни — плевать мне на нее!

Олеяр взглянул на жену, словно бы говоря: «Ты брось, старуха, держи себя в руках. Это мое дело».

Бернарда притихла, но глаза ее, казалось, продолжали вопить.

Илона сидела на табуретке с квашней на коленях и месила тесто. Теперь, когда мать слегла, работы у нее стало еще больше, хотя домашних дел всегда было невпроворот. Как только возвращалась она из города, начиналась маета. То мчалась на поле, то на виноградник. Ухаживала за скотиной, доила, готовила свиньям корм. Отец и мать домой приходили поздно, помогали Анне, помогали Хабам.

Когда старый Копчик сказал, что родители все лето гнули спину на поле Хабы, как на своем, она подумала, что он прав. Накануне вечером к ним зашла старуха Хабова. «Лежишь?.. Подумаешь, простуда! — зло буркнула она. — Как раз, когда больше всего работы — и в поле, и виноград собирать надо». Потом заметила чугун, в который Илона с дедушкой клали очищенные от косточек сливы. Мать помогала им — миска со сливами стояла на постели. «Как вижу — вы свои сливы уже собрали, да? А у нас тоже собрать надо. — Испытующе посмотрела на мать. — Сливовицу гнать будем…» Вот как оно получается. Хотя в хозяйстве у них теперь достаток, но Хабы чувствуют себя у них как дома — сами распоряжаются или же через Анну передают: надо сделать то да это…

— Раньше вы так не говорили, раньше вы и думали иначе, — сказал Иван.

Отец Ивана и Олеяр были друзьями. Иван помнил, как перед уборкой урожая они вместе выстаивали у графской конторы, чтобы наняться косить. Потом предлагали свои услуги Зитрицкому и тому же Хабе. Когда Зитрицкий привез в Трнавку сноповязалку, лишившую их работы, они напились с горя. Обе семьи поддерживали добрососедские отношения, хотя старый Матух давно умер, а Иван женился на Эве. Через разделявший их дворы заборчик часто передавали друг другу то кружку с одолженным уксусом, то первый огурец, то горстку соли. Когда же Анна вышла замуж, все переменилось — во дворе Олеяров стало полно домашней птицы, а в полуразрушенном, всегда пустовавшем хлеве появился скот.

— Нет, прежде вы их так не защищали, сосед! — повторил Иван.

— Мы их теперь лучше знаем, с тех пор как породнились. Ну, а твой брат как? Как Эмиль? — спросил Олеяр, злорадно блеснув глазами.

— Все, что произошло между нами, произошло из-за собственности. Собственность — страшное зло. Она способна навсегда разрушить дружбу и может на какое-то время связать врагов. — Говоря это, Иван пристально вглядывался в лицо Олеяра.

Олеяр понял, что имел в виду Иван.

— Ну, мы теперь, конечно, малость разжились, — сказал он немного погодя. — В доме одним ртом стало меньше. Живу теперь, как говорится, не хуже других, а лучшей жизни я уж и ее хочу. Спасибо господу богу и за это! Да вообще-то разве при рабоче-крестьянском правительстве можно плохо жить? Но с кооперативом своим, Иван, оставь меня в покое. Подожду маленько. Живу я, как уже сказал, хорошо и не хочу ничем рисковать. Увидим, как пойдет у вас дело. Мне надо сначала немного осмотреться.

Иван и Копчик переглянулись. Олеяр говорил одно, а глаза его — совсем другое.

Ты слышишь, Иван? — злился Копчик. Ты слышишь, как он насмехается над нами? Нет, братец, с такими надо держать ухо востро! Если бы такой вот Олеяр сказал вечером, что до утра мне не увидеть солнца, я ему все равно не поверил бы. Значит, он хочет выждать, пока другие все сделают? Пока мы будем надрываться из последних сил? Пока все построим, полив своим потом? А когда все будет лежать на тарелочке готовенькое — тогда он придет и возьмет в руки вилочку, да? Э, нет, дудки! На все готовое придешь? Черта с два! Вот тебе и Олеяр! И сам-то ведь голодранцем был, а смотри, какой из него наглец получился! И все только потому, что на девчонке его женился молодой Хаба. Ну и слава богу! Хороший был бы у нас родственничек…

— Значит, будешь ждать? — растягивая слова, спросил он Олеяра.

— Да, я еще подожду, — повторил Олеяр.

— А вы как думаете, дедушка? — обратился Копчик к отцу Олеяра.

Тот, прислонившись к печке, покуривал трубку. Было ему уже за семьдесят, но выглядел он еще бодрым.

— Ничего я не смыслю в том, что сейчас происходит, — ответил старик. — Такого никогда не бывало.

— Верно, никогда. Ну, а то, что было, вы хорошо помните, дедушка?

— То проклятое житье? Как же его не помнить. Только я теперь ничего не решаю. Моего тут уже ничего нет…

— Да ты соображаешь, что говоришь? — прервал Олеяр отца. — Неужели не понимаешь, насколько это для меня важно? Ведь я не могу рисковать. Рисковать всем, что теперь у меня есть!

— Рисковать?! — возмутился Иван. — Господи, да неужели вы думаете, что наша партия и правительство будут насаждать зло? Не станут же они действовать во вред себе. Зачем им создавать кооперативы, если крестьяне в них будут производить продукции меньше и жить хуже? И ни с того ни с сего правительство не станет раздавать миллионы, если само себе не враг! Возьмем, к примеру, свинарник, который теперь у нас есть. Вся беда, видно, в том, что вы просто не можете свыкнуться с мыслью, что вам кто-то хочет действительно помочь, — ведь ничего подобного вы прежде не знали! К этому вы и в самом деле не были приучены.