Гнездо аиста - [101]

— Я с ним не говорил. Это сказала мне пани учительша, — ответил Янчи. — Она сразу стала ругаться, как только увидела меня в сенях.

— Погоди-ка, — вспомнил Демко. — Ведь днем ты с ним разговаривал? С ним самим?

Янчи кивнул.

— Значит, и Плавчан! — снова крикнула Мишланка. — И это наш партийный секретарь? Это учитель? Трус проклятый!

Демко помолчал немного и повернулся к Янчи:

— А теперь, сынок, полезай-ка наверх, на стог, и сиди там. Если кто-нибудь появится, ты все оттуда увидишь, от тебя и мышонок не ускользнет.

Янчи кивнул и исчез.

— «Будь осторожен и бдителен», — ухмыльнулся Канадец. — Верить нельзя никому. Предают все кому не лень.

— Крысы бегут с корабля, — сказал отец. — Я всегда это говорил… От Плавчана я этого ждал.

Павел посмотрел на отца. Неправда это, подумал он. Отец всегда хвалил Плавчана, всегда радовался, что учитель с ними.

— Ну, опять ты затянул свою песню? — сказала Мишланка Канадцу.

— А мне она очень нравится: мы — партия предателей.

— За всю свою жизнь я не слышал этих слов столько раз, сколько сегодня с утра, — сказал Гудак.

— Возможно, так и должно быть во время революции, — заметил отец.

— Ты все еще в нее веришь? — спросил Канадец.

— Может быть, мы теперь станем лучше и революция от этого только выиграет, — продолжал отец.

— Да, как же. Есть же такие люди, которым сколько ни плюй в глаза, все божья роса. — Канадец прищурился. — Ты мне скажи, что у нас все идет отлично. Посмотри лучше, что вокруг делается. Или уже очухался после своего купанья? Не смердишь больше?

Старый Копчик долго смотрел на них. Его стало знобить, как тогда, когда днем шел через площадь. Ему хотелось ударить Канадца. Но он только сказал себе: ты думаешь, я не знаю, почему ты такой колючий? Ну что ж, братец, облегчи себе душу.

— Я все еще чувствую эту вонь, — сказал он и ухмыльнулся. — Но готов нюхать все это с утра до ночи, лишь бы не воняло в других местах.

— Что ты, собственно, надумал? Зачем ты нас позвал? — после недолгого молчания обратился Гудак к Демко. — Нам бы сейчас поспать не грех.

— Или зажарить поросенка, пока еще не все потеряно, — добавил Канадец.

И тут Демко, стоявший у наполненного соломой закута, вытащил из кармана сложенный лист бумаги.

— Кто хочет остаться в кооперативе, кто хочет улучшить свою жизнь, пусть подпишет, — сказал он неторопливо. — Никого мы принуждать не станем, каждый волен делать, как он хочет, и, если ему угодно, может уйти. — Он подошел к перевернутому ящику, облепленному мякиной и засохшими картофельными очистками, наклонился над ним, как над столом, и подкрутил лампу. — Пока заново записались Иван Матух и Андрей Демко.

Он разложил на ящике лист бумаги и обвел всех взглядом.

Наступила мертвая тишина.

Павел, не веря себе, глядел на Демко. В этот момент он забыл про боль, пульсировавшую в голове. Он слышал только шуршание соломы, хрюканье и какой-то скрип.

Никто не шелохнулся.

— Да… — сказал Демко. — Нам придется начинать сначала. Однажды, когда я был маленький, старший брат сильно поколотил меня. Я заревел и свалился в силосную яму. Мать мне потом сказала: слезы мешают человеку видеть дорогу, запомни это. Подпиши, если хочешь, — повернулся он к Сливке, который сидел ближе всех к нему.

— Почему я? — неохотно отозвался Сливка. — Ты это серьезно? — На лбу у него выступили капельки пота. Он испуганно взглянул на своего соседа Гудака, тот сжал губы и едва приметно покачал головой. Его лицо побагровело от напряжения. Наверное, не подпишет, подумал он. Если он не подпишет, и я не подпишу. Господи боже мой, что этому Демко нужно?

— Почему это я должен быть первым? — продолжал Сливка.

Весь день он отсиживался дома и видел через забор, как Петричко пробежал по двору Плавчана и схватил велосипед. Он видел, как учитель еще до начала заварухи, когда люди только-только стали скапливаться на площади, убежал в дом и больше не показывался. А ведь учитель — человек образованный, думал он. Постоянно читает книжки, и у него полно знакомых в Горовцах. Раз он не пришел, значит, знает, что будет дальше.

— Все равно теперь уж поздно. А ты что собираешься делать? Надумала синица море поджечь! — съязвил Сливка. — И потом, я ведь вступил в кооператив позднее, чем остальные, да и в партии вашей не состою.

— Слыхали? — крикнула Мишланка.

— А ты что скажешь? — спросил Демко, повернувшись к запарнику, где она стояла.

— Ах ты боже мой! На что нам такие, как Плавчан или Сливка! — Она возмущенно закричала, но не сделала ни шагу к ящику, у которого ждал Демко. Повернувшись к Сливке, она уставилась на него. Тот осторожно поднял голову и, моргая, посмотрел на Гудака.

— Подпиши ты, — сказал Демко Мишланке.

— Ничего я не стану подписывать, — возмутилась она. — Я уже раз подписала, и все. Нечего меня морочить. Мне все равно деваться некуда. Снова батрачить идти? Уж я-то знаю, что это не сахар. Я подписала раз и навсегда. — Она прижала руки к тощей груди, лицо ее зарделось.

— А ты представляешь, что теперь будет? — спросил ее Гудак. — Ты думаешь, они оставят нас в покое?

В этот момент Канадец посмотрел на ящик, облизнул пересохшие губы и поднялся.

— Стану я у них позволения спрашивать, как же, — сказал он. — Сколько нас ни предавали, а все-таки… Эх, семь бед — один ответ.