Гнездилище - [7]

Сергей молчал, переживая знакомое ощущение смещения мира и отчуждения от него.

— Ладно, чего это я. Извини, — смутился Блоха. — А знаешь, почему эти гады всё время к потолку липнут?

— Почему?

— Потому что наш верх — для них низ. Они упали изнутри.

— Изнутри?

— Да. Из ада.

Сергей смотрел на осунувшееся грязное лицо друга и думал, что тот начинает бредить от потери крови. Но через некоторое время Блоха смог подняться, бодро отказавшись опираться о плечо друга. Похоже, Сергей опять ошибся в оценке его состояния, излишне сгущая краски. Они продолжили поиски выхода. В одном из бесконечных коридоров затхлый воздух оказался наполнен всё нарастающим запахом падали.

— Фу, ну и вонь, — сказал Сергей и ускорил шаг. — Давай быстрее.

— Угу.

Через некоторое время запах почти пропал. А с ним пропал и Блоха. Обнаружив это, Сергей заметался по сторонам, выкрикивая имя друга. Тени от огня заплясали вокруг. Никто не отвечал. Лишь хлопанье крыльев раздалось где-то вдалеке. Чувство бесконечного одиночества и отчаяния навалилось на Сергея, как темнота на гаснущий факел. Едва сдерживая слёзы, он побрёл обратно, освещая каждый закуток. Стены в этой части подземелья были сильно покусаны временем и покрыты коростой из странной полузасохшей слизи. В некоторых из них зияли большие щели и проломы.

Вновь стал усиливаться запах падали — Сергей возвращался по верному пути. Внезапно, из мрака вынырнул громадный, почти метровый клюв и сомкнулся на правой руке Сергея. Выпавший из неё факел задел клюв, заставив его отдёрнуться и выронить откушенную кисть. Отскочив к противоположной стене, Сергей непонимающе смотрел то на обрубок, то на изуродованную пятерню на земле. Боли не было, лишь ощущение покалывания и онемения, как будто рука просто затекла, или на ней долго сидели. Громадная птица меж тем билась за стеной, просовывая клюв в большую трещину и пытаясь достать жертву. «Я — мясо! — в ужасе подумал Сергей. — Мясо!» Искалеченную руку дёргало, из раны густо текла кровь. И вместе с болью Сергеем начали овладевать безумие и паника. «Мясо! Манекен! — бились мысли в голове, пока он вертелся, точно юла. — Как в фильме „Враг мой“!» Он остановился, подобрал факел и сунул кровоточащую конечность в его пламя. И вот тут пришла настоящая боль. Мгновенно, вспышкой, она пронзила всю его суть и словно бы превратила в один большой зуб, нерв которого медленно удаляли без наркоза. Ослепленный болью, Сергей бросил факел и шагнул вперед. Нога потеряла опору, и он провалился в пустоту. В тёмное никуда.

Отец говорит, что измученный усталостью мозг может принять любое шевеление во сне за падение. Дёрнувшись, нога делает движение, но при этом нет никакой опоры на стопу. И пока человек осознаёт это, проходит миг или вечность, заполненная ощущением падения в бездну.

Сергей засучил ногами по простыне, словно крутя педали, и проснулся в палате. Белый потолок. На высокой стойке — полиэтиленовый мешочек с прозрачной жидкостью и трубочкой, спускающейся вниз и зарывающейся под кожу предплечья. Обе руки на месте. Справа — какие-то загадочно перемигивающиеся приборы-ящички. А слева, в белом халате — отец. Он сидел на стуле и улыбался. За его спиной была перегородка из матового стекла с дверью посередине. За ней мелькали людские тени.

— Привет, — сказал отец. Улыбнувшись, он становился похожим на Арнольда Шварценеггера.

— Привет, — тихо ответил Сергей. Его горло слегка пересохло. Он вспомнил, что его и Блоху сильно избили беспризорники в подвале. И, наверное, убили бы, если бы не Зюзя, убежавший за помощью. С содроганием он вспомнил и их предводителя, старого уголовника. Банда малолетних карманников и грабителей работала на него. В подвале они хранили награбленное.

— Я видел сон. Про чудовищ, — сказал Сергей. Он припомнил, как старик грозился пытать его и отрезать руку огромными ржавыми ножницами по металлу. — Там была большая птица. Она откусила мне руку.

— Тебе опять снился подвал и эти подонки?

— Да. И ещё там был ты. Вернее, твой голос. Ты говорил со мной.

Отец опять улыбнулся.

— Ты разговаривал во сне. Что-то про мертвецов и солярку. Я шёпотом отвечал.

— Вот это да! Здорово! А где мама?

— Занята. Ты же знаешь, «Просто Марию» она не ни за что не пропустит.

— Да? — Сергей удивился. — А чем так воняет?

— Сегодня рыбный день. А может, тётя Таня что-то жарит, — ответил отец, и Сергей заметил, как сильно он похож на Брюса Ли.

— Ясно, — вздохнул Сергей. Тени за перегородкой задвигались и заметались. Зашуршали. Словно птицы. Он забеспокоился.

— Там что-то случилось?

Погас и вновь включился свет. А отец ответил:

— Ну, это же больница. Кого-то ещё привезли. Или Блоха подох.

— Что? — ужаснулся Сергей и понял, что не знает, на кого похож отец. Более того, он не видит его лица. Зрение пропадает пятном именно на голове отца. Вдруг всё здание тряхнуло.

— Землетрясение, — сказал безликий отец. — Рогатка лучше самострела, поверь мне.

Сергей ничего не понимал. За перегородкой галдели птицы. Штукатурка стен стала осыпаться, обнажая красную кирпичную кладку. Разбив стекло, в окно протиснулся огромный клюв.

Сергей открыл глаза и увидел во тьме фонарик, лежащий на куче серых палок. Он светил куда-то назад. Невыносимо воняло падалью. Твари галдели и хлопали крыльями где-то совсем рядом. Осознав, что валяется на груде костей, Сергей попытался встать, но не смог. Из него выбило дух, руки и ноги отнялись, как год назад, когда он шмякнулся оземь, сорвавшись с тарзанки. Хотя нет, руки шевелились. Он поднёс к лицу обрубок, тёплая кровь залила глаза. Вытерев лицо, он протянул целую руку к фонарику и взял его.