Гнезда русской культуры (кружок и семья) - [164]
Большое внимание уделено в диссертации языку Ломоносова. Сказался интерес Аксакова к истории русского языка, чуткость к слову, к строению фразы. Ученый останавливается не только на необычных, бросающихся в глаза эпитетах (типа «протяжный день», «пышное упорство», «смущенный бранью мир»), но и на тех определениях и выражениях, мимо которых часто проходит критик.
Ну что, казалось бы, может быть поэтичного в определениях «мокрый», «прохладный», «мягкий»? А между тем Ломоносов извлекает из них высокий художественный эффект, умея поставить на службу поэзии «верность, простоту и безыскусственность» выражений:
Позднее лингвистические занятия Константина Аксакова увенчались созданием серьезнейшего труда – «Опыт русской грамматики» (ч. I, вып. 1. М., 1860). А годом раньше он написал основательный разбор «Опыта исторической грамматики русского языка», принадлежащего выдающемуся филологу Ф. И. Буслаеву.
Константину Сергеевичу удалось показать несколько умозрительный характер, который порою носят построения Буслаева. И хотя сам критик тоже не был свободен от умозрительности (общей болезни языкознания в то время), он, по мнению академика В. В. Виноградова, сделал «некоторый шаг вперед от формально-логических схем буслаевского синтаксиса».
«Дело науки (а следовательно, и грамматики) – признать весь предмет своего изучения, как он есть, и из него самого извлечь его разум», – писал Аксаков. Замечательное, истинно диалектическое положение!
Во время защиты диссертации в Московском университете произошел эпизод, о котором рассказывает один мемуарист со слов очевидца Ф. М. Д-ва: «На все возражения… Константин Сергеевич отвечал живо и ничего не уступал из собственных тезисов. Но после одного сделанного ему замечания магистрант вдруг воскликнул; „ах, какое дельное возражение!” И это с такой детской искренностью и с таким невольным движением руки, поднесенной к волосам, что вся аудитория разразилась смехом. Ясно было, что не личное самолюбие, а самый предмет спора занимал диспутанта».
Переубедить Константина было трудно, почти невозможно. Разве что при одном условии – если он изменял свои взгляды сам.
Защита диссертации старшего сына превратилась в праздник всей семьи Аксаковых. Экземпляр книги (сохранившийся в Абрамцеве в доме Аксаковых) автор подарил родителям с надписью: «Милому дражайшему моему отесиньке и милой дражайшей моей маменьке от их Костиньки первый его большой труд».
Костинькой он подписывал и свои письма родным, как бы олицетворяя в слове, узаконивая их право на нежность. И сам не стыдился своей нежности. Современники с удивлением наблюдали, как взрослый Константин при множестве посторонних людей мог подойти к отцу или матери и приласкаться как ребенок. Он считал, что не следует стесняться своих поступков, если убежден, что они хорошие и правильные.
Свою правдивость и искренность Константин распространял на повседневные мелочи, не делая никаких исключений, не потакая никаким правилам так называемого хорошего тона или приличия. Ольга Семеновна не могла не принять нежеланного гостя под предлогом, что ее нет дома. Константин поступал так же, проявляя неумолимую последовательность.
Один из знакомых Аксаковых, Н. Павлов (Бицын), рассказывает, как они провели с Константином Сергеевичем день за чтением одной важной рукописи. «Чтение началось с раннего утра и продолжалось часу до четвертого. Перед самым началом Константин Сергеевич оговорил в доме, что он будет занят и желающих видеть собственно его не принимать никого. Скоро раздался звонок, человек вошел в комнату и назвал фамилию приехавшего. „Сказать, что я занят и принять не могу”, – отвечал Константин Сергеевич. В самом непродолжительном времени последовал другой звонок, потом третий. Человек по-прежнему входил с докладом. „Занят и принять не могу”, – по-прежнему отвечал Константин Сергеевич».
Наконец, наблюдавший эти сцены Павлов не выдержал: «Почему бы не сказать в таких случаях общепринятого „дома нет”?»
«Очень жаль, что это общепринято, – с живостью возразил Константин Сергеевич. – Но ни в малых, ни в больших делах лгать не вижу надобности. Неужели не проще сказать не могу принять, чем нет дома?..» Но тут произошло нечто новое, как бы специально для нового испытания Константина Сергеевича.
Павлов продолжает рассказ. «Человек доложил фамилию одного из профессоров Московского университета, оговорив, что просят непременно принять хоть минуты на две. Константин Сергеевич, извиняясь за перерыв чтения, вышел к тому посетителю и даже менее чем через две минуты возвратился назад. „Вот видите ли? – сказал он сияющий, – мы и опять свободны продолжать чтение; такой маленький перерыв почти не помешал нам. А я рад, что не отказал в приеме: профессор хлопочет об одном бедном студенте; дело идет об его определении… Откажи я ему под предлогом, что меня дома нет, и потом выйди к нему по усиленной просьбе, он продержал бы меня гораздо долее, чем теперь, когда ему сразу сказали, что я дома, но занят”».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Диалог с Чацким» — так назван один из очерков в сборнике. Здесь точно найден лейтмотив всей книги. Грани темы разнообразны. Иногда интереснее самый ранний этап — в многолетнем и непростом диалоге с читающей Россией создавались и «Мертвые души», и «Былое и думы». А отголоски образа «Бедной Лизы» прослежены почти через два века, во всех Лизаветах русской, а отчасти и советской литературы. Звучит многоголосый хор откликов на «Кому на Руси жить хорошо». Неисчислимы и противоречивы отражения «Пиковой дамы» в русской культуре.
В книгу включены материалы, дающие целостное представление о развитии литературы и филологической мысли в XX в. в России, странах Европы, Северной и Латинской Америки, Австралии, Азии, Африки. Авторы уделяют внимание максимально широкому кругу направлений развития литературы этого времени, привлекая материалы, не включавшиеся ранее в книги и учебники по мировой художественной культуре.Для учителей мировой художественной культуры, литературы, старшеклассников, студентов гуманитарных факультетов средних специальных и высших учебных заведений, а также для широкого круга читателей, интересующихся историей культуры.Рукопись одобрена на заседании Ученого совета Института художественного образования Российской академии образования 12 декабря 2006 г., протокол № 9.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Что нужно человеку для того, чтоб писать стихи? – Чувство, мысли, образованность, вдохновение и т. д. Вот что ответят вам все на подобный вопрос. По нашему мнению, всего нужнее – поэтическое призвание, художнический талант. Это главное; все другое идет своим чередом уже за ним. Правда, на одном таланте в наше время недалеко уедешь; но дело в том, что без таланта нельзя и двинуться, нельзя сделать и шагу, и без него ровно ни к чему не служат поэту ни наука, ни образованность, ни симпатия с живыми интересами современной действительности, ни страстная натура, ни сильный характер…».
«Вот роман, единодушно препрославленный и превознесенный всеми нашими журналами, как будто бы это было величайшее художественное произведение, вторая «Илиада», второй «Фауст», нечто равное драмам Шекспира и романам Вальтера Скотта и Купера… С жадностию взялись мы за него и через великую силу успели добраться до отрадного слова «конец»…».
«…основная идея и цель комедии г. Загоскина нам очень нравится. Честь и слава художнику, который делает такое благородное употребление из своих дарований; честь и слава художнику, который употребляет свой высокий, данный ему богом талант на осмеяние невежества и эгоизма, на исправление общества! Но еще более ему чести и славы, если эта благородная цель гармонирует с направлением его таланта, если она дружна с его вдохновением, если она есть следствие его привычных дум… только под этим условием невежество устыдится своего изображения; в противном же случае оно не узнает себя в нем и будет над ним же издеваться!..».
«…Всем, и читающим «Репертуар» и не читающим его, известно уже из одной программы этого странного, не литературного издания, что в нем печатаются только водвили, игранные на театрах обеих наших столиц, но ни особо и ни в каком повременном издании не напечатанные. Обязанные читать все, что ни печатается, даже «Репертуар русского театра», издаваемый г. Песоцким, мы развернули его, чтобы увидеть, какой новый водвиль написал г. Коровкин или какую новую драму «сочинил» г. Полевой, – и что же? – представьте себе наше изумление…».
историк искусства и литературы, музыкальный и художественный критик и археолог.
«Имя Борнса досел? было неизв?стно въ нашей Литтератур?. Г. Козловъ первый знакомитъ Русскую публику съ симъ зам?чательнымъ поэтомъ. Прежде нежели скажемъ свое мн?ніе о семъ новомъ перевод? нашего П?вца, постараемся познакомить читателей нашихъ съ сельскимъ Поэтомъ Шотландіи, однимъ изъ т?хъ феноменовъ, которыхъ явленіе можно уподобишь молніи на вершинахъ пустынныхъ горъ…».