Гневное небо Испании - [2]

Шофер остановил машину, с силой потер рукой горло, как бы желая сдержать крик души.

Лица ребят словно окаменели. «Скорей, скорей туда, к линии фронта, чтоб не стиснутые в жажде мести кулаки, а оружие было в наших руках!» — вот что читалось на этих лицах. Нам не терпелось. Как можно быстрее хотелось получить самолеты, взмыть в небо и лицом к лицу встретиться с врагом.

У выезда из городка патрули с красными повязками на рукавах проверяют наши документы. Суровые взгляды. Приветствия — поднятый к виску сжатый кулак.

Торжественные слова:

— Вива Русия!

Приветственные слова «Вива Русия!» мы слышали каждый раз, когда встречались и беседовали с убеленными сединой рабочими или с черноголовыми юркими школьниками. Они выражали благодарность и признательность Советскому Союзу за то, что он направил своих добровольцев, дал оружие в трудное для испанцев время, чтобы помочь им в борьбе с фашизмом.

Таррагона осталась позади. Снова дорога. Беспокойная, пыльная. Машины повернули на запад, моря уже не видно. Вскоре мы оказались в полуразрушенной Тартосе. Она на берегу Эбро. Река здесь как бы образует дельту, разделяясь на несколько рукавов. Бурная, рыжая Эбро несет в море массу ила. У ее впадения — множество отмелей, и море далеко окрест тоже рыжее.

Испанские друзья предложили в Тартосе пообедать.

Заходим в ресторан. По долгим переговорам и жестам официантов догадываемся, что с продуктами здесь тяжело.

— Нас могут накормить только сладким рисом, — сказал Федя.

— Рис так рис, — ответил кто-то из наших ребят.

Через несколько минут перед нами стояли тарелки с горками горячей рассыпчатой каши, сдобренной красным соусом, который мы приняли за томатный. Бодро взялись за ложки. После первого же глотка глаза у меня расширились, а губы хватали воздух в надежде «остудить» ошпаренный перцем рот.

Иван Панфилов, вытирая непрошенные слезы, сказал, заикаясь:

— Сладкий рис… Это… живой огонь… На лице Ивана появился румянец. Вместе с летчиком-добровольцем Панфиловым мы пересекали Балтийское море, направляясь к французскому порту Гавр, чтобы отсюда добраться до Парижа, а затем — за Пиренеи, в Испанию. Но ни разу я не видел на его лице такого густого румянца, как сегодня.

Попытались потушить «пожар» водой, но во рту и в желудке жара не спадала.

Отведав «сладкий рис», Федя повинился:

— М-да… Пожалуй, я не совсем правильно понял официанта…

А мы поняли другое: владея французским, Федя не силен в испанском. Попробовали еще по ложке. Нет, невмоготу! Даже самые «храбрые» из нас, подбадривая себя словами «к испанской кухне надо привыкать», не осилили и пяти ложек.

Лишь наши шоферы-испанцы, улыбаясь и аппетитно глотая «живой огонь», уплетали свои порции, да и нас выручили. Что не съели — взяли с собой. Едой в полуголодающей стране не разбрасывались.

С завистью смотрел я на испанцев, опорожнивших тарелки. Нам пришлось довольствоваться чашечкой суррогатного кофе и хлебом, который захватил с собой Федя.

Подкрепившись, продолжили путь…

В Валенсии нас разместили по соседству с домом, где находились штаб военно-воздушных сил Испанской республики, командующий ВВС Игнасио Идальго де Сиснерос и его старший советник по авиации, наш бывший командир соединения Евгений Саввич Птухин.

Только мы умылись с дороги, появился Евгений Саввич:

— Здравствуйте, орёлики! Рад, что вы благополучно добрались до Испании, — прозвучал его знакомый мне голос.

Хоть одеты мы были не по форме, все же вытянулись, соблюдая воинскую выправку. Знали: Евгений Саввич разболтанности не терпит. Приветствовали по-уставному. Перед нами стоял загорелый, словно подсушенный испанским солнцем, по-военному подтянутый человек в штатском костюме. На лице Евгения Саввича я заметил не то чтобы усталость, а некоторую нервную напряженность.

— Садитесь. Рассказывайте, как добирались.

Перед моим мысленным взором промелькнули разбитая Таррагона, шикарные бульвары Барселоны и ее разрушенные рабочие кварталы.

— Как видите, добрались… — не очень весело ответил я за старшего. И мне снова вспомнилась женщина посреди пыльной дороги, рыдающая над окровавленным трупом своего ребенка.

— Значит, глянули на фашистские «художества»…

— Самолеты есть? — спросили ребята Птухина. Евгений Саввич оглядел нас:

— Вместе будем воевать. Уверен, никто не подведет, никто не уронит чести советского летчика. Надеюсь, краснеть за вас не придется.

— Вы не ответили нам, Евгений Саввич, — настойчиво спрашивал я, — Самолеты есть? Мы все сделаем, чтобы оправдать доверие советского и испанского народов.

Птухин прошелся по комнате, глядя на носки своих сапог.

Мы, летчики, да и весь личный состав соединения, уважали Евгения Саввича за его прямоту. Тем более казался непонятным его уход от вопроса. Он — отличный командир-воспитатель и прекрасный летчик-истребитель, снайпер. Без промаха стрелял по воздушным и наземным целям, являлся мастером высшего пилотажа.

Птухин часто летал вместе со своими подчиненными, осуществляя контроль на пилотаж, на стрельбы и обеспечивая взаимодействие летчиков в воздушном бою. Хорошо зная людей своего соединения, он безошибочно мог охарактеризовать каждого. Добиться его похвалы считалось делом более чем трудным. И она высоко ценилась. Умный, энергичный, эрудированный человек, он умело сочетал требовательность с высокой, щепетильной даже, заботой о подчиненных. Если, бывало, замечал несправедливость, допущенную к подчиненному в любой инстанции, то настойчиво добивался правильного, разумного решения наболевшего вопроса.