Гнев викинга. Ярмарка мести - [12]

— Не уверен в этом, — ответил Торгрим. — Как бы там ни было, готов поспорить, что будет не скучно.

— Ха! — сказал Старри. — Мы четыре месяца плющим тут зады, а затем все интересное происходит в один день.

«Все интересное…» — подумал Торгрим. Считают ли этот день интересным те трое, которых Старри избил до бесчувствия возле реки? По крайней мере Харальд сумел помешать Старри убить кого-то в припадке боевого безумия.

И все же Торгриму было любопытно, зачем к ним явился Кевин мак Лугайд. Возможно, он станет тем отвлекающим фактором, в котором так отчаянно нуждались мужчины в Вик-Ло.

Открылась дверь, и внутрь шагнул Сутар сын Торвальда, с некоторым усилием закрывая ее за собой. Вода стекала с его туники и капала с ножен.

— Господин, ирландцы у ворот. Это тот малый, который уже был здесь раньше. Кевин…

— Да, впусти их. Пригласи его и половину свиты сюда. Остальных отведи в дом Берси, пусть пьют его эль.

— Да, господин, — сказал Сутар.

Он открыл дверь, и порыв ветра ударил дождем с такой силой, что Торгрим ощутил его капли на лице, несмотря на то что стоял у очага. Сутар пригнулся и вышел наружу.

— Годи! — Торгрим обернулся к могучему воину, который стоял у камина, раскинув руки, словно пытаясь защитить пламя. — Скажи Берси, что опять явился тот ирландец. Попроси его присоединиться к разговору с ним. Найди Скиди сына Одда и скажи ему то же самое.

— Да, господин, — кивнул Годи.

Он схватил свой плащ и накинул его на плечи, дав Торгриму еще несколько мгновений, чтобы принять решение. По праву и справедливости следовало пригласить и Кьяртена. Он был одним из вождей Вик-Ло, и раньше его всегда звали на совет.

Но он только что затеял кровавый бой лишь для того, чтобы выманить Торгрима из дома и убить его.

Или нет? Торгрим пока еще не знал, из-за чего завязалась схватка, и чем больше он размышлял над своими подозрениями, тем безумнее они казались. Он не хотел разделять людей Вик-Ло еще больше, не хотел, чтобы Кевин мак Лугайд увидел здесь хотя бы намек на слабость.

— Годи, — сказал Торгрим, когда здоровяк уже стоял у двери, — и Кьяртена позови тоже.

— Да, господин, — сказал Годи и, к его чести, не стал оспаривать это решение.

«Пусть Кьяртен придет, — подумал Торгрим. — Насколько он мне верен, мы выясним довольно скоро».

Годи открыл дверь, и дождь снова ворвался в зал. Торгрим ощутил укол вины за то, что посылает человека, едва успевшего просохнуть, обратно под ливень.

«Становишься все старше и мягче, Ночной Волк…» — подумал он. В юности ему и в голову не пришло бы беспокоиться об удобстве своих людей. И он не знал, когда поступал правильно: раньше или сейчас.

Глава шестая

Галлы, аквитанцы, бургундцы и испанцы, алеманны и баварцы считают особой честью право называть себя слугами франков.

Ноткер[8]

По правде говоря, Луи де Румуа отлично знал, как именно он вляпался в холодную грязь, как он оказался здесь — голый, дрожащий, посреди улочки монастырского городка на дальнем краю цивилизации. История была грустной, хотя и довольно обычной. Единственным утешением могло служить лишь то, что он не был виноват в случившемся. По крайней мере не полностью.

Луи родился в области Румуа, что во Франкии, в городе Руан, расположенном на берегах Сены в сорока милях от места, где эта широкая извилистая река впадает в море. В этом прекрасном краю пологих холмов и плодородных земель всегда царила отличная погода, там не дождило так, словно Господь опять пытался положить конец своему творению.

Богатый чернозем и умеренный климат стали залогом всеобщего процветания в Румуа, по крайней мере так всегда казалось Луи, который, по правде говоря, мало общался с теми, кто работал на земле. Он видел их лишь тогда, когда со своими воинами въезжал на утоптанный двор какой-нибудь жалкой хижины и требовал от перепуганного крестьянина, или его жены, или детей немедленно найти воду для их коней. Он знал, что еду или эль просить бесполезно. Если эти люди и обладали какими-то запасами, то вряд ли Луи де Румуа счел бы их достойными своего стола.

Если крестьянин и его домочадцы делали все, что велено, и делали быстро, Луи мог вознаградить их серебряной монетой и затем приказать своим людям снова сесть в седла. Они уезжали, оставив крестьян в покое, что было самой желанной наградой для них, хотя Луи этого никогда не понимал.

Отцом Луи был Хинкмар, граф Румуа, сын Эберхарда, графа Румуа. После смерти Людовика Благочестивого[9] Хинкмар встал на сторону Карла Лысого[10], четвертого сына покойного короля, в последовавшей войне за наследство, которую Карл развязал против двух своих братьев. Хинкмар держал сторону Карла в ходе самых жестоких битв, во время попыток покорить Аквитанию; он остался верен ему и продолжал сражаться, даже когда у Карла не осталось ничего, кроме потрепанной одежды, оружия и коней.

Согласно Верденскому договору, Карл Лысый получил право управлять Западной Франкией, которая принадлежала ему за пять лет до этого. Верность Хинкмара, выдержавшая худшие испытания, была вознаграждена. Хинкмару не пришлось жаловаться: приросли его земли, у него стало больше подданных, а также и титулов. Его власть и влияние при дворе Карла Лысого не знали границ.