Пытаясь удержать киммерийца, она даже не поняла, как унижает себя, но, на ее счастье, и он не подумал об этом.
— Мне не нужны подарки!— отрезал Конан.— Я привык брать то, что мне нужно, сам!
Закусив губу, она шагнула к нему, и хотя на этот раз в ее действиях не было скрытого подвоха, а лишь искреннее желание проститься, киммериец отрицательно покачал головой. Быть может, это недоверие и породило ее гнев? Как?! Она, Богиня Страсти, просит его о любви как о милости, а он, простой смертный, отказывает ей!
— Да знаешь ли ты, что я могу сделать с тобой?!— воскликнула она, надменно взглянув на него.
Конан обернулся, увидел, как невероятно она хороша, и на миг у него появилась мысль, а не плюнуть ли на все? В конце концов, много ли радостей у человека в жизни? Одну из них ему предлагают даром, просто за то, что он есть, а может быть, и не одну… Если бы еще Деркэто смогла понять, что для него жизнь — это приключение, ежедневная борьба, полная смертельной опасности, а уже потом любовь и сытный стол. Но без борьбы он не может! Иначе он просто загнется от тоски! Но она не понимает… Он тряхнул головой, словно сбрасывая наваждение. Как бы ни обернулось дело, но он знает, что на этот раз не потерпит поражения.
Улыбаясь, он медленно пошел назад, а она смотрела на него во все глаза, позабыв об отчаянии и гневе, не зная, чего ожидать от проклятого киммерийского варвара, в которого Рок угораздил ее влюбиться. В ней опять родилась надежда, робкая и неверная, и Деркэто, гордая и прекрасная, как несбыточная мечта, стояла и ждала, боясь вспугнуть ее. Конан остановился в полушаге, обнял богиню, притянул к себе, заглянул в глаза, и в них она прочла ответ.
— Уж не хочешь ли ты сказать, что сильнее меня?— вскипела Богиня Страсти, в гневе сделавшись стократ прекрасней, чем только что была, и попыталась вырваться, но варвар держал крепко.— Да что ты возомнил о себе, смертный?!
Лицо ее пылало, глаза метали молнии, но Конан, не обращая внимания на ее угрозы и не отрывая взгляда от сводящих с ума глаз богини, заглянул в их изумрудную глубину.
— Всего один прощальный поцелуй!— прошептал он.
— Ну, нет…— прошипела она.— По-твоему не будет никогда!
Однако, будто не слыша ее слов, варвар приник к приоткрытым губам, но в то же мгновение прекрасное и гибкое тело Деркэто обернулось змеей, и уже не красивейшую из женщин сжимал киммериец в объятиях, а скользкого гада, на кончике острых зубов которого заблестели ядовитые капли. Пытаясь вырваться, змея отчаянно извивалась, но Конан так и не разжал объятий.
Тогда Деркэто обратилась в чудовищного монстра, образ которого мог быть извлечен лишь из ночного кошмара душевнобольного. Острыми, как клинки кинжалов, когтями тот принялся раздирать человеку спину, и клочья мяса полетели во все стороны! И все-таки Конан не разжал объятий.
Видя, что ничто не помогает, она превратилась в гудящий яростным пламенем огненный столб, который мгновенно прожег тело киммерийца до позвоночника, но и тогда Конан не изменил себе.
Паника овладела богиней. Она принялась молниеносно менять образы, и еще тысячи раз сменила страшные и убийственные для смертного обличия, но киммериец не поддался ни одному из них. Он давно уже ослеп и оглох. Из ощущений осталась только боль, а из желаний — лишь жажда борьбы.
Наконец, упорство Деркэто иссякло — один из двоих неизбежно должен был победить. Конан почувствовал, как привычные ощущения возвращаются к нему, как постепенно затихает боль. Внезапно он понял, что вновь видит, что сжимает в объятиях не огненный вихрь и не ядовитую змею, а прекраснейшую из земных женщин, и тогда с новой силой, словно не было этого долгого кошмара, приник к ее устам. Потом он бережно опустил ее ослабевшее тело на траву, медленно, явно нехотя, развернулся и, преодолевая нахлынувшую горечь и чудовищное желание остаться, пошел прочь, не оборачиваясь, чтобы не видеть ее умоляющий взгляд.
— Ты пожалеешь о том, что бросил меня,— крикнула Деркэто ему вслед.— Я могла бы одарить тебя вечной молодостью! Ты стал бы почти равен мне!
Услышав последние слова, Конан полуобернулся:
— Быть может, когда-нибудь, когда я забуду твой прощальный поцелуй, мы встретимся вновь, и к тому времени ты и в самом деле станешь равной мне. А пока я сильнее!
Сказав это, он пошел дальше, а она опустилась на траву и разразилась рыданиями. Что же она наделала! Едва не погубила самое дорогое, что у нее есть — свою любовь! Как же позволила она настолько овладеть собой гневу, что не смогла управлять собой? И почему киммериец не остался с ней, хотя уходил так, словно к ногам его были прикованы галерные цепи?! Она задавала себе эти и сотни других вопросов, но ни на один не находила ответа.
Наконец, она немного успокоилась и рассмеялась, не вытирая слез. Простой смертный победил ее, Богиню Страсти! Ее, которая одарила неудовлетворенной похотью всемогущего Митру, а теперь сама страдает тем же недугом! Ха-ха-ха! Совсем обезумев от этих мыслей, каталась она по траве. «Но что же делать?— спросила вдруг она себя.— Ведь я все равно люблю его!»
* * *
Колонны, которые подпирали низкий потолок с бордюром, украшенным широкой полосой причудливых фресок, протянулись по всему периметру комнаты или, скорее, небольшого зала. Они не были ни толсты, ни высоки. Быть может, именно поэтому, несмотря на довольно небольшие размеры, эта комната и казалась залом.
