Гнев Сета - [7]

— Хорошо.— Деркэто прищурилась, оценивающе глядя на нее.— Тогда слушай меня внимательно. Мы не можем терять ни мгновения и потому начнем немедленно. Вернувшись отсюда домой, ты захвораешь, но не бойся. Твой дух отойдет от тела тихо и безболезненно,— сказала она с усмешкой, от которой у девушки похолодело внутри.— Это необходимо для того, чтобы в нужное время твоя душа оказалась рядом со мной. Надеюсь, я говорю достаточно ясно? Ты не должна пропустить миг собственного рождения, иначе все пропало! — Девушка лихорадочно кивнула и провела языком по пересохшим губам.— Но ты не бойся,— вновь повторила богиня,— все пройдет нормально, я уверена в этом. Опасность кроется в другом,— задумчиво сказала она и тут же добавила: — Мир вообще полон опасностей, а Конан вовсе не домосед!

— Он великий воин!— восторженно воскликнула девушка, тут же позабыв обо всем, кроме гордости за любимого.

— Он великий воин,— вторя ей, согласилась Деркэто,— а это значит, что его могут убить, и, если ему суждено было жениться на рабыне, ты проведешь свою жизнь в рабстве, так и не встретившись с ним.— Она со значением посмотрела в глаза просительнице и умолкла, давая ей время подумать.— А теперь решай!

— Я согласна!

* * *

Солнце стояло в зените, но в густой, словно сумерки, тени выросшего под выступом скалы раскидистого платана царила приятная прохлада, а налетавший время от времени несильный ветерок приносил ласкающую тело свежесть.

— И все-таки ты уходишь…

Голос говорившей оказался низким, но, несмотря на едва заметную хрипотцу, прозвучал среди стрекотания прятавшихся в траве насекомых бархатисто и нежно.

— Да,— просто ответил Конан, поднял с земли свой верный меч и взвесил его на руках.

Потертые ножны отливали вишневым в солнечных лучах, словно впитали в себя всю ту кровь, что пролил покоившийся внутри клинок.

— Ты твердо решил?— Глаза говорившей еще светились слабым отблеском надежды.— Я надеялась, ты передумаешь,— с нескрываемой грустью сказала она, вставая, и шагнула к нему, но киммериец лишь отрицательно покачал головой.

Он давно сказал себе, что уйдет непременно, но, разрази его гром, если испытываемое им сейчас чувство можно было назвать радостью! Однако он принял решение и вовсе не собирался его менять.

— Поцелуй меня… На прощание,— попросила женщина с несвойственной ей робостью, и киммериец не смог отказать ей.

Ее прощальный поцелуй оказался необычно нежен, быть может, именно потому, что был последним, но, едва губы двух людей соединились, Конан ощутил в нем и нечто особенное, чего никогда не чувствовал прежде. На беду свою, он не сумел сразу разобраться в собственных ощущениях, а когда понял, что к чему, было уже поздно. Ее невинная с виду нежность оказалась той крохотной песчинкой, которой, упав, суждено вызвать сметающую все на своем пути лавину, и если уж она сдвинулась, то сдержать ее невозможно ничем. Слишком поздно молодой варвар осознал коварство богини и все-таки попытался бороться со стремительно набиравшим силу желанием остаться с ней еще на день, прекрасно представляя себе, чем эта уступка неизбежно должна закончиться. А он-то, простак, думал, что она хочет всего лишь подарить ему прощальную ласку! Ему и в голову не пришло, что он может попасть в коварную ловушку!

С усилием он заставил себя оторваться от ее пьянящих, лишающих воли губ, но вопреки ожиданиям это лишь усилило муку, породив непреодолимое желание вновь припасть к ним. Он поборол и эту слабость и даже заставил себя сделать шаг назад, но с удивлением обнаружил, что на самом деле лишь плотнее придвинулся к искусительнице. Несмотря ни на что, он не собирался сдаваться, но, когда она заглянула киммерийцу в глаза и томно простонала своим низким, бархатистым, ласкающим слух голосом: «Ко-на-ан!»,— то звук ее голоса оказался той последней лаской, сладкой волной прокатившейся по напряженному телу, после которой, он знал это, уже нет пути назад.

Неуловимым движением она взяла его руку, прижала к своей груди, и, когда огненный вихрь полыхнул внутри, Конан понял, что опять проиграл. К Нергалу!

Словно обезумев, киммериец сжал ее в объятиях.

— Деркэто!

Он сам не понял, сказал он это или подумал, что сказал, но только богиня услышала его призыв, и не сдерживаемое больше ничем пламя ее страсти бурно выплеснулось наружу. Он почувствовал на себе ее неистовые, сводящие с ума объятия, и мир перестал существовать, рассыпавшись снопом разноцветных искр и полыхающих жаром огненных шаров. Они же, став единым целым, помчались среди этого буйства красок, проносясь мимо сжигавших их светил, пока не почувствовали, что и этот мир неустойчив и разлетается фейерверком ярчайших взрывов, все сильнее сотрясающих их тела, грозя смять, уничтожить.

* * *

— Так все-таки ты уходишь!

Слова были теми же, да и голос тот же, но теперь в нем звучала не нежность, а отчаяние и порожденная ею горечь.

— Ухожу,— ответил Конан, прикрепляя меч на его законное место за спиной.

— Ты все-таки решился…— Несмотря ни на что, она еще не верила до конца в его уход.— Я так надеялась, что ты передумаешь! Ты даже не знаешь, как много я могла бы тебе дать!