Гнев Перуна - [179]

После заутрени Владимир Всеволодович вместе с Ратибо ром подошёл к игумену и архимандриту Феоктисту. Грузный, совершенно поседевший на краю неспокойной переяславской степи, но ещё подвижный, с нетерпеливым блеском в медово-карих глазах, Владимир Мономах с тревогой в голосе спросил:

   — Где же твой книжник Нестор, владыка?

Феоктист пожевал беззубым ртом, ещё раз взглянул пристально на свою братию — Нестора среди них не было. Может, впервые в жизни...

   — Нездоровится ему, князь.

   — Молвят, твой книжник зело возносил князя Святополка за его деяния, которых он не совершал. — Мономах насмешливо прищурил глаз в сторону Ратибора.

Феоктист возмутился:

   — Как это он не совершал? Покойный князь дал нам право благоверного отца Феодосия чтить яко святого. А черноризец Нестор сотворил ещё раньше его житие. Как и житие святых страстотерпцев Бориса и Глеба...

   — Это всё было против воли митрополита, владыка, и супротив желаний цареградских патриархов и императоров! — твёрдо молвил Мономах.

   — Но — во славу земли Русской! — даже посохом пристукнул Феоктист. — Князь Святополк велел сделать Печерский монастырь княжьим и ввёл архимандритию, чтобы Русскую Церковь усилить и от ромеев отгородиться. И поставил церковь златоверхую Михайловскую на пятнадцать верхов и позолотил её золотом... и... жаловал братию черноризую милостями и землями...

   — Печерская обитель была опорой Святополка...

   — Была и будет опорой власти старейшего князя земли Русской. Во имя силы её. — Руки у Феоктиста дрожали...

   — Нынче, владыка, новый князь в Киеве. Дедом своим великим — Ярославом Мудрым благословенный и возлюбленный матерью своей из царского рода Мономаха... и людом киевским призванный на стол отчий. — Ратибор посмотрел на своего князя — так ли говорит? Все ли важнейшие права князя назвал? Тот молча слушал. Ратибор снова обратился к Феоктисту: — В летописи он должен стать рядом со своим прадедом Володимиром Крестителем и дедом Ярославом яко великий державец и оборонец земли нашей от ногайских орд.

   — Книжник Нестор всегда писал о сём с великим старанием, а все деяния, какие сделает наш благоверный князь, доподлинно будут записаны в пергамен...

   — Когда это ещё будет! — воскликнул Ратибор. — Книжник Нестор это должен сделать уже сейчас.

   — Сейчас? — удивился владыка. — Князь Володимир Всеволодович ещё крепко не сел на киевский стол. Нестор не захочет.

   — Нестор — Святополчий летописец. У нашего князя должен быть свой.

Наконец Феоктист понял... Мономаху нужен свой летописец, свой хронист!..

   — Князь! — поклонился растерявшийся игумен. — Дам тебе иного мужа, обученного для сего дела. Преподобный пресвитер наш Сильвестр... он моложе и веле старательный... красному письму хорошо обучен... и норовом мягок. Он и начнёт твою летопись...

   — Высвяти его на игумена в Выдубечскую обитель и передай ему пергамен Нестора, — ласково сказал Мономах.

Феоктист устало прикрыл глаза. Мономах, должно, вспомнил свою старую обиду, когда печерцы отказались поддержать его на киевский стол и подпёрли законного князя — Святополка. Теперь Мономах не прощает и строптивому Нестору, что стоял за Святополка, а не за него. Гнев нового князя, давний, затаённый гнев на Печерскую обитель, вот как нынче выливается! Теперь не Печеры, а Выдубеч станет княжьей опорой... Но как быть ему, Феоктисту? Ослушаться князя? Не дать ему сей пергамен? Стар он уже для такого подвига. Да и не такого норова. Это когда-то были мужи, сильные своим духом, — вот как Феодосий Печерский! Тот пошёл бы и супротив князя... и супротив сатаны...

   — Быти... по сему... — покорно склонил свою старческую голову Феоктист. — Только... береги Русь... яко свой дом...

Мономах склонил голову пред игуменом для благословения. Потом быстро направился к воротам. К тем воротам, через которые он когда-то проходил тайно — обесславленный печерскими отцами. Ныне он идёт мимо них яко победитель. Идёт в последний раз, ибо Печерская обитель отныне превращена им в ничто — и державный хронограф у неё забрали, могучее Слово вырвано у неё.

За Мономахом торопились его бояре. Растерянный, укрощённый Киев ожидал своего нового кормчего.

Феоктист велел немедля позвать Нестора. Но посланный келейник Еремея сообщил, что преподобного Нестора в обители нет. Что он, узнав о воле Мономаха, ушёл в Киев.

   — Откуда же мог дознаться так быстро? — удивился владыка.

   — Наверное, провидение Божье явилось ему...

Феоктист перекрестился, не подозревая, что тем провидением был сам Еремея, который слышал всю беседу игумена с Мономахом...

Нестор шёл к Киеву своей старой, давно проторённой тропой. Город ещё тонул в утренних сумерках, вывяленный усталостью от буйных дней мятежа и страданий. Только вратари, проснувшись от первых лучей солнца, которые коснулись крыш сторожевых башен, перекликались звуками перегудниц и рожков. Скрипели петли Лядских ворот. Где-то тарахтели повозки — это из ближних сел к Киеву уже пришли на торги смерды со своим добром.

Нестор обошёл стороной Княжью гору и направился вдоль обрыва, где когда-то шумела бурная речка Киянка, вливаясь в Почайну. Отсюда был виден широкий Днепр и раздольный ремесленный Подол, который раскинул свои улицы вдоль Почайны, Глыбочицы до самого Днепра.