Гнев Неба - [4]

Из Хабаровска в Харбин выступили две сотни охранной стражи.

Флот начал подготовку к выходу части Тихоокеанской эскадры в Печелийский залив с формулировкой «для проведения совместных манёвров сухопутных сил и флота». В этих манёврах надлежало задействовать броненосцы «Россия», «Сисой Великий» и «Наварин» в сопровождении канонерских лодок «Кореец»[6], «Бобр» и «Гиляк». Командиры кораблей получили секретный приказ принять на борт четыре тысячи морских пехотинцев.

Совершенно другая ситуация складывалась в сухопутных войсках. Несмотря на своевременно полученные распоряжения, чудовищно неповоротливое, закостеневшее военное министерство приступило к переброске войск на Дальний Восток с таким трудом, будто ворочало огромный заржавевший механизм. Вдруг выяснилось, что для отправки войск не хватает подвижного состава, а забронированные под военные перевозки вагоны используются не по назначению. Более того, большая их часть занята на перевозках коммерческих грузов с оговоренными сроками поставок и крупными штрафными санкциями.

С остальными вообще творилась анархия.

В своё время стараниями военного министра Куропаткина в армии вместо боевой подготовки была развёрнута масштабная хозяйственная деятельность. В полках и батальонах появились сапожные мастерские, швальни[7], столярные и плотницкие артели. Результаты деятельности командиров подразделений оценивались по степени их успехов по «засолке капусты».

На этом фоне в войсках остро ощущался некомплект офицерского состава среднего и низшего звена, а высокие командные должности давались не с учётом способности и подготовки, а по знатности происхождения и протекции.

Командование полком и чин полковника обычный офицер мог получить только после сорока шести лет. Как результат – высший офицерский корпус сильно постарел. Средний возраст генералов составлял шестьдесят девять лет.

В таких условиях армия оказалась неспособной к быстрой переброске войск. Для того чтобы отправить на Дальний Восток всего несколько дивизий, ей требовалось не менее двух-трёх месяцев, что было равнозначно отправке войск морем.

Николай Второй был вне себя.

Всегда вежливый и корректный, самодержец готов был живьём съесть зажиревшего военного министра. Куропаткин, вечно обласкиваемый и холимый, сначала снисходительно сносил гнев Его Императорского Величества.

Но тот вдруг успокоился и сухо сказал, что если к 1 мая 1900 года на Дальнем Востоке не окажется двухсоттысячной российской военной группировки с полным тыловым обеспечением для действий в условиях военного времени, то заслуженный генерал лишится не только поста военного министра, но и выслуженного пенсиона.

Куропаткин моментально сделал стойку. Если бы император продолжал шуметь и топать ногами, то Алексей Николаевич не стал бы особо переживать.

Ну, пошумел. С кем не бывает? Император молод, либерален, сентиментален и отходчив. Сейчас повысил голос, а через час пришлёт извинения, такое уже не раз случалось. Но когда Николай Второй с повышенного тона перешёл на глухой спокойный голос, с которым произнёс грядущие для Куропаткина перспективы, то старый бездельник пятой точкой почувствовал, что над ним нависла реальная угроза опалы.

Опыт службы под началом генерала Скобелева не прошёл для Куропаткина даром. «Белый генерал»[8] был крут и горяч. В момент гнева он не терпел никаких пререканий и оправданий. И мог, не чинясь, выгнать любого не только из штабной палатки, но и из армии. Тогда-то Алексей Николаевич и научился на лету считывать настроение начальства.

Из неплохого грамотного офицера, прошедшего горнило Крымской кампании, принимавшего участие в нескольких сражениях, видевшего минареты Стамбула в окуляр армейского дальномера, награждённого рядом высоких наград, Куропаткин превратился в сметливого хитроватого царедворца с гибкой спиной и шустрым языком.

Почувствовав по отношению к себе неприязнь со стороны монаршей особы, он моментально сориентировался, изобразил прогиб и бросился «поднимать на уши» своё сонное царство. Надо отдать ему должное, что когда он хотел, то умел быть и требовательным, и настойчивым.

Будучи слабым полководцем, он обладал отменным чутьём и организаторским даром в вопросах снабжения, перемещения, обеспечения. Другими словами, Куропаткин был блестящим тыловиком. Подчинённые военного министра давненько не замечали за ним такой активности, целеустремленности и прыти.

И «поезд тронулся».

Армейские колонны и орудийные расчёты потянулись на железнодорожные вокзалы. Закрутился маховик службы тыла и обеспечения. Сотни обозов с боеприпасами, продовольствием, снаряжением, упряжью и всем огромным хозяйством, которое всегда сопровождает армию, заполонили грузовые железнодорожные станции.

Через два месяца после памятного для Куропаткина разговора от причальной стенки в глубине Уссурийского залива отчалили два судна Добровольческого флота: «Россия» и «Петербург». Не привлекая внимания, без помпы, они приняли на борт два пехотных Сибирских полка, три десятка полевых орудий и, взяв курс на Порт-Артур, растворились на горизонте хмурого океана.

Александра Фёдоровна, любимая супруга царя, вступилась за попавшего в немилость военного министра, и «душка» Куропаткин был не только прощён, но и снова обласкан государем.