Гнев - [9]

Расталкивая бойцов, к носилкам подошел командир разведывательного отряда с залитым кровью узелком б руке. Переведя дыхание, он доложил командиру:

— Мы обнаружили японский взвод, который обстрелял нас. Он возвращался со станции. Это, очевидно, и есть тот отряд, который отвез головы партизан в Харбин. Я должен был принять бой, и мы уничтожили отряд. Долго искали офицера, наконец нашли. Он целовал мне ноги, хватал за руки, давал деньги, просил пощады Я отрубил ему голову. Вот она!

И разведчик, развернув узелок, высоко поднял отрубленную голову. Застывшие губы скривились в жалкой гримасе. Открытые глаза еще горели диким страхом. Это был единственный раз, когда самурай Накамура видел манчжурских партизан так близко…

Отряд О Лан

Могучий весенний дождь напоил землю. По дороге струились ручейки. Они бежали к обрыву, где, пенясь, шумела река. Земля цвела, наполняя воздух густым запахом весны. Ветер разгонял тучи. Солнце заходило.

По дороге бегали взапуски полуголые ребятишки. Их радостные крики неслись вперегонки с ручейками к реке. Из глиняной фанзы вышла женщина. Домотканый халат плотно охватывал ее крепкое тело; черные, загорелые ноги были оголены почти до колен. Она вышла на середину дороги и, обернувшись к реке, остановилась. Далеко, у обрыва, мелькали детские фигурки. О Лан приложила ко рту руки, сложенные трубочкой.

— Ио, ио! — заметался в воздухе ее крик.

«Ио, ио, Лю…» разносил ветер.

Глухо застучали двери фанз. На дорогу выходили женщины. Старики рассаживались на порогах. Покряхтывая, они молча поднимали головы к небу, неподвижно смотрели вдаль. Женщины подходили к О Лан, истошно крича. «Ио, ио, ио…» катился по дороге призыв, убегая с весенним потоком. Дети, возбужденные, забрызганные водой и грязью, вприпрыжку бежали обратно к деревне.

Женщины сбились в кучу, они говорили все сразу, перекрикивая друг друга.

— В соседней деревне появились японцы, — сказала вдруг Ла Лин. — Завтра они уж наверняка будут здесь.

Женщины замолкли и тесно окружили Ла Лип, ожидая, что она еще скажет. Но Ла Лин молчала и, казалось, не собиралась больше говорить. Женщины придвинулись к ней вплотную. Старуха, толкнув Ла Лин плечом, хрипло спросила:

— Откуда ты знаешь, что японцы пришли в соседнюю деревню? Почему женщина может знать об этом? Удивительно, как ты все узнаешь! Словно тебе письмо прислали!

Ла Лин упорно молчала. Тогда спокойно и уверенно заговорила О Лан. Она слыла в деревне разумной и работящей женой, заботливой матерью. С ней советовались женщины, поверяя свои горестные думы. Мужчины с опаской поглядывали на красивую и сильную О Лан. Они побаивались ее прямоты и смелости. Даже вечно недовольные старики уважали ее за твердый характер и упорство в работе.

— Утром приходил Ван, — заговорила она. — Он сам видел, как японцы пришли в соседнюю деревню. Он слышал там выстрелы и крики. Он был здесь утром и ушел дальше, торопясь сообщить об этом в отряд Чжао Шан-чжи. Ла Лин сказала правду, и нечего пялить на нее глаза.

Старуха Чжу Чан крикнула:

— А скажи нам, О Лан, что еще говорил твой муженек Ван? Разве он не сказал, как мы должны поступить? Разве мужчины не придут защитить нас? Они ушли в сопки и рады безделью. Им наплевать на то, что здесь остались одни только женщины и дети, да еще вот эти, — и старуха кивнула на стариков, сидевших возле фанз.

— Я не думаю, чтобы мужчины бездельничали в сопках, — ответила О Лан. — У них там достаточно всякого дела. Ван ничего не сказал мне, как мы должны поступить. Время сейчас такое, что женщины тоже должны подумать о своей судьбе, о своих детях. И не надо так голосить, толку от этого не будет никакого.

В толпу протиснулись вернувшиеся с реки ребятишки. Отыскивая своих матерей, они хватали их за халаты, жались к ним. О Лан гладила по головке маленького крепыша. Он смотрел на нее и смеялся.

— Я думаю, — сказала Ла Лин, — что мы должны забрать детей и уйти в сопки к мужьям. Надо уходить скорее, пока японцы не пришли сюда. Вот, пускай О Лан тоже скажет, как мы должны поступить. Надо ли забрать с собой и детей и стариков? Японцы сожгут деревню и людей сожгут — я так думаю.

— Надо забрать детей и уходить отсюда, — громко сказала О Лан. — Только незачем нам с детьми и стариками итти[3] к мужьям. Пусть старухи забирают детей и уходят с ними в дальние деревни, пусть и старики с ними пойдут. Женщины, имеющие достаточно сил, должны вооружиться, как могут, и итти в сопки. Разве мы слабее мужчин, разве это не наша земля? Или нам нет никакого дела до того, что весь народ бьется с врагами?

О Лан подняла руки.

— Если все со мной согласны, то сегодня ночью отправим детей и стариков. А потом женщины соберутся у моей фанзы, пойдем в сопки.

Поймав руку своего сына, О Лан прижала ее к бедру и пошла к фанзе. Женщины не расходились, горячо обсуждая слова О Лан.

— А ведь мой старик не пойдет с нами, — сказала, сокрушенно качая головой, старуха Чжу Чан.

— Почему он не пойдет? — спросила Ла Лин.

— Он с ума спятил. Говорит, помрет на той земле, которая его породила.

Женщины расходились медленно. Они не могли решиться на что-либо сразу. Все решалось мужьями, родителями, волю которых они безропотно выполняли. Женщина никогда не была другом мужа: она была рабыней раба…