Гнев - [62]

Силы оставляли Лао Гана. Ему казалось, что ног у него уже нет, что он потерял их на дороге. Лао Ган повернул голову и посмотрел назад. В пыли он увидел пятна крови, тяжело опустил голову на дорогу и затих. Голова легла как-то боком, ухом к земле.

Лао Ган уловил мерный стук. «Это стучит сердце, — подумал он. — Нет, это наши верховые за мной».

Но на дороге никого не было. Шум приближался с другой стороны, и Лао Ган понял: «Японская разведка!»

Напрягая все силы, он пополз к краю дороги, с трудом перевалил через обочину, упал в канавку и от боли впал в забытье. Японская разведка заметила человека, переползшего дорогу, пришпорила коней и поскакала к нему.

Когда Лао Ган пришел в себя, японцы были уже совсем близко. Из-за поворота дороги они выезжали по одному. Он насчитал пять человек.

— Вот этого сперва, — прошептал раненый, с трудом вытащив из кобуры большой автоматический пистолет и прицеливаясь в переднего всадника.

Глаза его застилались пылью, слезились, веки горели, точно обжигаемые огнем. Японцы остановились не далее полутора десятков шагов от него.

Лао Ган выстрелил и увидел, как офицер съехал с седла. Солдаты повернули коней и поскакали обратно, к повороту дороги. Лао Ган видел, как они дружно вскинули винтовки и целились в него. И он тоже стрелял и считал выстрелы вслух:

— Два, три, четыре, семь, десять, двенадцать, тринадцать…

Лао Ган заметил, как еще одни японец, схватившись за грудь, упал с коня. Последний, четырнадцатый патрон он оставил себе. Вдруг острая сверлящая боль прошла сквозь его правое плечо. Рука с пистолетом упала. Из-за поворота дороги выехала еще одна конная группа. Японцы на минуту задержались на повороте и поскакали прямо к нему. Лао Ган смотрел на них снизу вверх, с Земли. Левой рукой он поднес пистолет ко рту.

— Сволочи самураи! — воскликнул он и нажал спуск.

Прошло мгновение. Лао Ган удивленно скосил глаза на дуло, просунул его глубже в рот, закрыл глаза и изо всех сил опять нажал спуск. От огромного напряжении простреленные ноги Лао Гана шевельнулись, и по всему телу прошла дикая, нестерпимая боль. Перед глазами мелькнули круги, голова безжизненно ударилась о землю, и где-то совсем рядом так знакомо простучала ровная дробь: тук-тук-тук-тук…

Японцы, внезапно повернув коней, помчались назад. С холма по дороге хлестнула пулеметная очередь, потом еще и еще. Всадники неуклюже выпрямлялись в седлах и падали на землю.

Возле Лао Гана остановились бойцы его роты. Один из них нагнулся и посмотрел в лицо командиру. Он лежал в канавке, запрокинув голову. Боец взял из его рук пустой пистолет и сокрушенно мотнул головой:

— Застрелился!.. Не дождался нас…

Лао Ган открыл глаза, взглянул на бойцов, не узнал их и тихо вскрикнул:

— Самураи, сволочи!..

— Жив! — радостно закричали бойцы и бережно подхватили его на руки.

Лао Ган удивленно сморщил брови, пристально посмотрел на них, узнал и прошептал:

— Пить… холодной воды… пить…

Его осторожно понесли через холмы к лесу. Пулеметчик Ван шел рядом. В руках он держал пустой пистолет командира. Лао Ган заметил Вана и кивнул ему головой; Ван склонился над ним.

— Считал и ошибся. Хотел последнюю пулю себе… а отправил ее в японцев…

«Таран победы»

За Северными воротами Мукдена, возле казарм японской дивизии, на широком расчищенном поле заканчивались строевые ученья новобранцев «армии Манчжу-Го»[46]. Этих молодых загорелых крестьянских парней согнали со всех концов Манчжурии. Вначале им не давали оружия: японцы боялись молчаливых и равнодушных людей, старательно выполнявших приказы начальников.

Но теперь заканчивались строевые ученья, и вот уже месяц, как новобранцы упражняются с винтовками; к пулеметам были допущены лишь немногие, внушавшие особое доверие японским офицерам. Каждым взводом командовал японский унтер, ротой — японский лейтенант. Но и эти меры казались японцам недостаточными, и они прикомандировали к каждому взводу, в помощь унтеру, по одному японскому солдату первого разряда.

Не было в истории другой такой армии, командиры которой так смертельно боялись бы своих солдат. Но война против китайского народа требовала от японских генералов все больше людских резервов. Зияющие прорывы на фронтах требовали еще и еще пушечного мяса. И тогда генералы решили формировать полки из жителей Манчжурии. В японских штабах офицеры в восхищении потирали руки:

— Прекрасная идея! Завоевать Китай руками китайцев!

И на учебных плацах Мукдена, Чаньчуня, Чэндэ взад и вперед маршировали захваченные в деревнях молодые крестьянские парни.

В «час просвещения» японские офицеры через переводчиков проводили с новобранцами «уроки назидания»:

— Императорская армия пришла к вам, чтобы спасти вас от неминуемой гибели. Мы создали в Манчжу-Го земной рай, а вы будете жителями его. Япония есть отец, породивший своего сына — Манчжу-Го, и вы должны повиноваться нам не раздумывая, как достойный сын любимому отцу. У нас с вами сейчас один общий враг — застенные китайцы[47]. Мы защитим вас от их хищных и коварных происков.

Новобранцы, не моргая, смотрели прямо в рот офицеру, когда он говорил, а потом и переводчику. Им трудно было уловить смысл этих речей, упрятанный в высокопарные фразы. Они ломали себе головы, думая о том, почему эастенные китайцы, точно такие же люди, как и они, — враги? Почему Япония — отец Манчжу-Го? Как это одна страна может родить другую? Что это за «земной рай»? Почему они его строят у нас в Манчжурии, а не у себя в Японии? Сволочи! Захватили наши земли и издеваются!..