Гнев Гефеста - [60]

Заместитель начальника штаба ВВС постучал карандашом по графину.

— Прошу внимания, товарищи офицеры. Напоминаю, что выводы, которые докладывает здесь товарищ Петриченков, предварительные, они будут еще перепроверяться, уточняться, корректироваться. Потому мы и даем вам возможность задавать вопросы, выяснять неясное. Кому еще что непонятно?

— Разрешите с места? — тяжело поднялся Матушкин. — Аргументы Веденина, на мой взгляд, настолько убедительны, что в комментариях не нуждаются. Вот и весь мой сказ. — И он сел.

И новая волна — теперь уже говорок одобрения — прокатилась по залу.

— Хорошо, Федор Борисович, принимаем ваше страстное заявление как аргумент в пользу Веденина, — с усмешкой ответил заместитель начальника штаба. — Но давайте придерживаться установленного правила — вначале вопросы, а потом уже высказывания. Итак, у кого еще вопросы?.. Нет? Продолжайте, товарищ Петриченков.

Поддержка генерала согнала с лица Петриченкова смятение, и он заговорил с прежней уверенностью:

— Я, товарищи, доложил вам лишь медицинское заключение. А оно, как вам известно, строилось на основании патологоанатомического исследования. И если кто сомневается в объективности выводов, может подойти к снимку позвоночника и убедиться, был или не был компрессионный перелом третьего поясничного позвонка. А теперь давайте вернемся к процессу испытания. Мы не раз прокручивали кинозапись и прослушивали магнитофонные переговоры КДП с самолетами, командирами экипажей и испытателем. Все вы помните последнюю фразу, которую произнес Арефьев: «„Альбатрос“ к работе готов». Далее следует команда «Пошел!» Испытатель выстрелил себя, и более мы его не слышали. Когда отказал портативный передатчик, думается мне, особой роли не играет. Разумеется, если бы он не отказал, не было бы и споров. Но поскольку это случилось, то в данной ситуации важную роль играет другое: когда врач и матросы подплыли к испытателю, он был без сознания, не сумел даже открыть щиток гермошлема. Теперь давайте поразмыслим логически: где и когда мог потерять испытатель сознание? Произойти это могло либо в момент катапультирования, когда перегрузка достигала максимума, либо в момент раскрытия парашюта, когда перегрузка была вдвое меньше, либо при приводнении, тоже при сравнительно меньшей, чем при отстреле, перегрузки. Вот теперь и судите, когда вероятнее всего произошел компрессионный перелом позвонка, при десятикратной перегрузке или при пятикратной…

Петриченков умел подбирать и излагать доводы. И хотя в Веденине бушевал протест, возразить ему было нечем.

ПРОТИВ МЕДИЦИНЫ НЕ ПОВОЮЕШЬ

Ясноград. 9 октября 1988 г.

Еще никогда он не чувствовал себя таким одиноким, опустошенным, подавленным. Было уже темно — наверное, часов десять, — а он все ходил по безлюдной аллее из конца в конец, отгоняя мысли о «предварительных» выводах комиссии, стараясь унять бушующий в душе гнев на Петриченкова за необъективность, на себя за свою беспомощность, на своих коллег и подчиненных за пассивность. За себя ему было бороться трудно: твоя катапульта, потому ты и оправдываешься. А они… Один Матушкин высказался. Правда, многие разделяют его мнение, Веденин был уверен в этом, но что толку… Не захотели портить отношения с начальством?.. Есть и такие. А Щупик, Козловский, Грибов?.. Несколько дней назад они гордились катапультой, считая ее своей… Н-да. Собственно, чего же он хотел? Если он, главный конструктор, не находит оправдательных доказательств в пользу своей катапульты, то какое же он имеет право требовать их от других? Надо уметь прямо смотреть правде в глаза: Арефьев погиб, и главный виновник ты, товарищ Веденин, и никто больше…

Но сердце мириться с таким доводом не хотело. Каким-то шестым, подсознательным чувством он верил в свою невиновность: Арефьев не мог погибнуть из-за перегрузок. Причина в чем-то другом. Но в чем? «Патологоанатомическое исследование подтвердило диагноз…» Да, против медицины не повоюешь… А Измайлов-то каков! Сразу метнулся в сторону, словно никогда не заискивал перед ним, не лебезил: «Как ваше самочувствие, Юрий Григорьевич?.. Как спалось, как отдыхалось?.. Какие жене нужны лекарства?..» Путевку в Саки «из-под земли» достал. А тут словом не обмолвился о причине гибели Арефьева… Научил его приходить на службу начищенным, наглаженным, разговаривать военным языком… А вот научить его порядочности не сумел…

С черного непроглядного неба ветер срывал холодные капли дождя и больно стегал ими по лицу. Дома, знал Веденин, будет еще тягостнее, потому идти туда не хотелось. Но рано или поздно возвращаться придется, да и дождь начинался. Листья под ногами сразу обмякли и уже не хрустели, а издавали какой-то жалостный, молящий шепот.

Он свернул с аллеи на дорогу к городку.

В квартире было неуютно и холодно, тишина давила, и он впервые за все время вспомнил о Тае и пожалел, что ее нет. Она бы поняла его. Позвонить, сказать ей, чтобы возвращалась? А что это даст? Известие о гибели Арефьева и обвинение в этом мужа уложит ее в постель сильнее болезни…

Он снял плащ, переоделся в пижаму. Поставил чай — он изрядно продрог. Походил по комнате, не зная, чем заняться. Взял газету.