Гнев Цезаря - [3]

– Интересно, есть ли у албанцев на вооружении хотя бы один миноносец, – все еще пребывал в плену собственной иронии Канин, – не говоря уже о крейсерах и линкорах?

– Я бы попросил вас, капитан первого ранга… – запоздало попытался осадить командира крейсера адмирал, однако неожиданно как-то смягчил тон и столь же неожиданно произнес: – Впрочем, не только вас, но и весь офицерский состав конвоя попросил бы помнить и твердо усвоить: народная Албания – наш союзник. Поэтому любая ирония по отношению к флоту или к армии этой крохотной страны будет расцениваться как политическая незрелость. – Адмирал прокашлялся и еще суровее уточнил: – Незрелость – это в лучшем случае, поскольку существует еще и такое понятие, как политическая провокация.

– Ну, это понятно, – оскорбленно вскинул подбородок комкрейс. – Да и молвлено мною было к слову и для прочего сравнения…

«Старый, закоренелый негодяй, – почти по слогам, хотя и мысленно произнес контр-адмирал, словно диктовал штабному писарю очередной приказ. – Ведь никогда ни в чем не раскаивается; даже сомнениям неправоту свою не поддает… Зато как складно научился признавать свои ошибки и покаянно соглашаться с мнением командования!»

Причем озлобленности в непроизнесенных словах командира конвоя не было, скорее, в них просматривалась некая злорадная полудружеская мстительность; именно так – полудружеская… Потому как особой неприязни между ним и Каниным никогда не возникало; другое дело, что при всех мыслимых и немыслимых закидонах характера своего командир крейсера всегда умудрялся вовремя «осознать, покаяться и заверить».

Он же, Ставинский, хотя и слыл «человеком умеренных нервных расстройств», как однажды охарактеризовал его командующий Черноморским флотом адмирал Октябрьский, однако, провинившись, предпочитал «сопли не жевать, а сполна получать свое».

Для офицеров крейсера не было тайной, что в свое время контр-адмирал Ставинский служил на одном из эсминцев под началом Канина. Причем будущий адмирал пребывал всего лишь в звании старшего лейтенанта, а будущий командир крейсера – уже щеголял нашивками капитана третьего ранга. Однако со временем что-то там, в «штабной суете накануне трибунала», пошло не так, и командир крейсера получил капитана первого ранга лишь накануне албанского похода, а Ставинский уже со дня на день ждал второй адмиральской звезды.

– …Кстати, напомню, что в свое время албанцы сумели освободиться от турецкой оккупации, а в эту войну самостоятельно изгнали гитлеровские войска, – продолжил свои нотации командир конвоя.

Офицеры молча переглянулись. Адмирал явно повторял то, о чем они недавно читали в розданных перед походом «политагитках», но признали, что это его… командирское право.

– Тут многое сказалось, – вдруг воодушевился их вниманием командир албанского конвоя, – упорство албанцев, ненависть к врагу, умение вести партизанскую войну в горах, наконец, сплоченность нации… Кстати, контрразведка… Албанцы что, в самом деле, по-настоящему укрепили этот остров? – обратился к начальнику службы безопасности.

– По имеющимся данным, на Сазани расположена стационарная береговая батарея. Кроме того, здесь несут службу зенитная батарея, пограничная застава и отдельный егерский батальон, или, как они его здесь называют, «батальон горных стрелков», которые считаются наиболее боеспособными солдатами албанской армии.

– Вы информируете меня о гарнизоне острова с такой тщательностью, словно получили приказ блокировать этот клочок суши и высадить на него десант.

– Никак нет, приказа не последовало, – густым сипловатым басом уведомил его подполковник Гайдук. – К тому же в моем распоряжении всего горстка бойцов.

– Что значит «всего горстка»? – проворчал контр-адмирал и только теперь внимательно присмотрелся к подполковнику контрразведки, который за все время перехода почему-то старался не очень-то светиться ни на палубе, ни в кают-компании крейсера, предпочитая проводить время в отведенной ему каюте, вместе с двумя другими офицерами своего подразделения. – Перед походом меня упорно заверяли, что именно контрразведка является чуть ли не элитой нашего флота. Похлеще горных стрелков – в рядах непобедимой албанской армии.

– Надеюсь, в определении достоинства албанской армии вы обошлись без свойственной всем прочим офицерам иронии? – сдержанно улыбнулся Гайдук.

Контр-адмирал мгновенно побагровел, однако вовремя взял себя в руки и, уже приблизив бинокль к переносице, с наигранным укором заметил:

– На слове пытаешься ловить, флотский чекист? Ну-ну…

– Всего лишь констатировал, что в оценке достоинств армии наших союзников, как и по большинству остальных вопросов, расхождений у нас нет.

– Вот это правильная резолюция, подполковник. – Забыв на какое-то время о бинокле, командир конвоя повернулся к Гайдуку лицом и смерил его долгим, тяжелым взглядом.

В эти мгновения Ставинский видел перед собой крепко скроенного рослого мужчину, которому уже было за сорок и скуластое худощавое лицо которого, с характерно поджатыми губами, представляло собой не лик живого человека, а некий слепок гипсовой маски, с хорошо отпечатавшимися на ней волевыми чертами.