Гнет - [7]

    В ту зиму баба Юля вынуждена была жить у нас, а весной мы помогли ей отремонтировать ее старую землянку, и она с детьми туда жить перебралась. В той землянке она жила до середины пятидесятых годов, до тех пор, пока она - женщина очень красивая и умная, не вышла еще раз замуж. Ее новый муж – тоже Коля, помог ей воспитать ее детей и сумел пристроить старшего ее сына - Борю, в Николаевское мореходное училище. Сейчас Боря уже на пенсии – он был моряком дальнего плавания, а младший его братик - Валерик, умер рано – видимо, здоровье его подкосилось от такой жизни.

   Я молча, с открытым ртом слушал рассказ бабы Кили, а в душе у меня от злости кипело. Я ни как не мог дойти своим умом: как наша родная Советская власть для того, чтобы осчастливить свой народ,  могла так цинично и жестоко издеваться над этим же своим  народом. Как только люди сносили все это,…  и вообще, как они позволили этой власти так издеваться над собой?!.. 

   - Бабуся, - не в силах сдерживать себя, спрашиваю я, - когда наши представители Советской власти выгоняли бабу Юлю с детьми из ее же собственного дома, они что, не знали о том, что ее муж на фронте находится и что он с оружием в руках защищает эту же - Советскую власть?.. Что он, наконец, жизнь свою отдал за нее?!

   Баба Киля подняла на меня свои глаза, и я в них увидел  обиду и удивление.

   - А ты что же, внучек, - тут же спросила она меня в упор, глядя мне в лицо, - считаешь, что это обстоятельство могло как то повлиять на желание наших властей выбросить из дома семью бывшего раскулаченного?.. Тут только в нашем селе, знаешь, сколько было таких, как баба Юля?..  - После небольшой паузы баба Киля с горечью в голосе добавила:  - Веру – жену моего погибшего на войне брата Сени, с четырьмя малыми детьми на руках тоже из дома наших  родителей, что ему румыны в 1941 году вернули – наши, когда вернулись в село, на улицу выкинули,…  вот кого тебе, внучек, надо было бы порасспрашивать о жизни… Как она, бедняжка, без мужа с четырьмя детьми на руках смогла во время голодовки в 1947 году выжить и детей своих вырастить – одному только Богу известно. Помню, она, как щепка, в лохмотьях на прополку кукурузы в колхоз ходила, а дети ее маленькие, самой старшей из которых  – Анечке, тогда всего лишь 12 лет было, помогать ей на поле приходили, и тоже, голодные, вместе с нею, траву съедобную по балкам выискивали, чтобы покушать.

   Нет, внучек, - баба Киля вновь взглянула на меня взглядом наполненным гневом и болью, - ни душераздирающие женские слезы, ни малые дети на руках, ни похоронка на мужа - ни что не могло остановить нашу «родную» Советскую власть от желания, как она тогда считала, «восстановить справедливость». Женские слезы от такой справедливости реками лились, и жаловаться им было некому.  

   После этих слов баба Киля замолчала. Я тоже молчал.  Мне было обидно, больно и противно. Молчание длилось долго.

   - Бабуся, а мама деда Вани – баба Наташа, после того, как умер дед Клим, она у вас жила? –  вновь возвращаясь к нашему разговору, спросил я бабу Килю.

   - Да,- уходя мыслями куда-то вовнутрь, после небольшой паузы вновь продолжила свой рассказ баба Киля, - после того, как умер дед Клим, она жила с нами тут - в этой хате. Но, в 1932 году, когда уже стало невыносимо трудно с едой, баба Наташа в надежде, что у ее дочери Анюты будет с продуктами полегче, пошла пешком к ней,  в село Новониколаевку. Мы отговаривали ее, говорили: проживем как-нибудь, но она, видимо от жалости к нам, не послушалась. А тогда уже стояла прохладная осень, и ее в дороге застал дождь. Сильно промокнув, она простудилась, а лечиться тогда было нечем, и, спустя три недели после этого, она умерла от воспаления легких.

   Дочь ее самая младшая - Маша, после раскулачивания деда Клима и бабы Наташи сначала жила тоже тут, с нами, а потом мы ей помогли вырыть землянку и она жила там одна. Работала Маша дояркой на ферме в колхозе. А во время голодовки  в 1933 году, она  чудом выжила, но оправится от истощения так и не смогла: сначала она полностью потеряла зрение, а потом, спустя год, она умерла. А Анюта, к которой пошла тогда баба Наташа, из рода Иванцовых, прожила дольше всех. Но радостной ее жизнь тоже не назовешь: муж ее  Митя, с войны живым вернулся, но обе его руки были ампутированы выше локтей, и долго он не прожил, а из ее троих детей в живых после голодовки  в 1933 году, выжил только ее средний сын Юра, он потом окончил Одесское мореходное училище и долго работал на кораблях дальнего плавания. Сейчас он живет в  Одессе.

    После раскулачивания родителей и родных братьев твоего деда Вани, спустя где-то недели две, начались проблемы и с моими родителями: их тоже раскуркулевать стали. Я как раз была  у мамы в их хате, когда бригада комсомольских активистов, прибывших из Николаева на подмогу к свирепствовавшим тут у нас в Ткачевке ковалевским, так называемым «шукачам» - к ним в хату завалилась. Руководила ковалевскими «шукачами» тогда ярая коммунистка, фамилии я ее не помню, а звали ее Грунькой, многим она тогда в нашем селе жизнь покалечила, стерва! Я до сих пор ее наглые глаза  перед собой вижу.