Гнёт ее заботы - [52]

― Ты беглец?

Кроуфорд собирался солгать, но затем решил, что временами один беглец должен доверять другому. Он кивнул.

― И на самом деле доктор?

Кроуфорд кивнул снова. ― Эта ветеринарная история, да и личность Майкла Айкмэна всего лишь… маскировка. Мое настоящее имя…

Байрон покачал головой. ― Мне это не нужно.

Обезьяна схватила обе подушки и взобралась на спинку кушетки, к шумному возмущению собак. В комнату вошел высокий, крепкий мужчина, оглядел царивший вокруг беспорядок и направился к кушетке.

― Черт возьми, Байрон, ну и адский же зверинец ты здесь устроил! ― прокричал он, вынужденный повысить голос, так как обезьяна шумно протестовала против его попыток забрать подушку.

― Ну, это не новость, Хобби, ― ответил Байрон. ― Спроси любого туриста в д'Англетер. Он хромая приблизился к столу, налил третий бокал и протянул его новоприбывшему. ― Это мой новый врач, к слову сказать. Майкл, это Джон Кэм Хобхауз. Джон, Майкл Айкмэн.

― Неужели, наконец-то, избавился от этого идиота Полидори? Что ж, поздравляю! Хобхауз вырвал подушки из обезьяньей хватки и бросил их в открытый дверной проем. Животные, образовав сумасшедшую свалку, устремились за ними, и в комнате сразу же стало намного спокойнее. Он принял бокал, сел на кушетку и пристально посмотрел на Кроуфорда. ― Пишите стихи? Может быть Драмы?

Этот внезапный вопрос удивил Кроуфорда, так как за минувшие два месяца он не раз обнаруживал себя слагающим в уме стихи ― это всегда случалось ночью, в полусонном забытьи, предваряющем сон, и происходило самопроизвольно, словно подергивание конечностей, когда снится падение. Тем не менее, он не записал ни одной строчки, так что сейчас с чистой совестью покачал головой. ― Только не я.

― Хвала небесам!

― Хобхаус всегда на меня положительно влиял, ― заметил Байрон. ― Он помогал мне избегать скандалов, когда мы учились в Кембридже, а две недели назад приехал сюда прямиком из Англии, просто чтобы прогнать отсюда Клэр Клэрмонт.

Хобхаус рассмеялся. ― Я польщен, что мое появление произвело такой эффект.

Хобби даже был шафером на моей свадьбе, и, конечно, не его вина, что мне выпало жениться на современной Клитемнестре[139].

Кроуфорд припомнил, что в Орестее Эсхила[140], Клитемнестра была женой и убийцей Агамемнона. ― Некоторым из нас не стоит даже думать о женитьбе, ― с улыбкой сказал он.

Байрон резко взглянул на него. Помолчав мгновение, он сказал, ― Я почти готов покинуть Швейцарию… и отправиться на юг, в Италию. Что ты об этом думаешь?

Мысль об этом вызвала у Кроуфорда неясное тревожное чувство, как, казалось, и предполагал Байрон. ― Я… не знаю, ― ответил Кроуфорд. Он бросил взгляд в раскинувшуюся за окном ночь. Первой его мыслью было: «я не могу,она будет искать меня здесь, когда вернется назад».

Его лицо покраснело, когда он осознал это, и он снова напомнил себе, что хочет от нее освободиться ― действительно хочет остаться здесь на некоторое время, чтобы проверить идею Байрона, что оковы нефелимов могут быть сброшены в наивысшей точке Альп.

― Но прежде, чем мы уедем, ― продолжил Байрон, ― я хочу устроить тур по Бернским Альпам. Недавно мы с Хобхаусом и еще одним моим другом провели день на Мон Блан, но я так и не почувствовал, что свел… целительное знакомство с этими горами. Он подмигнул Кроуфорду, словно бы намекая, что в его словах таился смысл, предназначенный только для него. ― Хобхаус сказал мне, что готов отправиться хоть сейчас ― а ты что скажешь?

Кроуфорд облегченно выдохнул. ― Согласен, ― ответил он, стараясь говорить непринужденно.

Байрон кивнул. ― Ты мудрее, чем Шелли. Я думаю единственный способ избавиться от сирен ― это ответить на зов, отправиться прямо в их до-Адамовы замки, а за тем милостью Божьей вернуться обратно живым и здоровым. Вернуться назад, не сделав этого, все равно что… примириться с болезнью, вместо того чтобы получить исцеление.

Хобхаус приглушенно фыркнул, так как очевидно решил, что это отрывок из какой-то очередной поэтической бессмыслицы, но Кроуфорд, который кое-что знал о болезни и исцелении, поежился и отхлебнул вина.

ГЛАВА 9

На грудь легли им каменные плиты;

Одною тенью лица их укрыты,

Одною слепотою взор незряч.

— А. Ч. Суинбёрн[141]

Дождь не прекращался весь следующий день, и Кроуфорду казалось, что Байрон провел большую часть дня хромая вверх и вниз по сырым каменным ступеням и крича на прислугу; раздражительный лорд придирался к тому, как слуги упаковывали его одежду и постоянно менял решение о том, какие деликатесы повару следует упаковать в походную корзину. Пробравшись, разбрызгивая грязь, через внутренний двор к конюшне, он во весь голос бранился на конюхов, упорно не желающих понимать его распоряжения о том, как надлежит запрячь лошадей.

Кроуфорд, которому во флоте не раз приходилось сталкиваться с такими штурманами, ожидал увидеть на лицах прислуги выражение обиженного упрямства, обещающего, что работа будет сделана ох как нескоро, но слуги Байрона лишь закатывали глаза, ухмылялись и старались следовать наисвежайшим распоряжениям своего работодателя. Очевидно, что преданности Байрон все же посеял среди них больше, чем недовольства.