но в тот вечер карандаш не повиновался руке,
линии выходили кривыми и лошади
не были похожи на лошадей, а скорей на собак,
и когда он задумывался, карандаш
принимался набрасывать
контуры девичьего тела.
Он встал, подошел к окну и прижался лбом
к холоду стекла – это всегда помогало.
На дворе кто-то забыл метлу, курица
обходила в полумраке поленницу под навесом,
и отчего-то хотелось все это запомнить – навсегда,
будто потом не будет ни курицы, ни навеса.
И он увидел, как в сумраке, белея рубашкой,
по двору шла Акулина – она подняла голову,
он не успел спрятаться,
их глаза встретились, и в этом взгляде
было что-то запретное.
Он сделал знак рукою: мол, подожди меня.
Она опустила голову и как будто чертила что-то
босой ногой на земле – было не видно.
Федя задул свечу,
прижал пальцы к вискам, а потом
бросился вниз по лестнице.
