Глупый человек - [2]

— В деревнях знаете сколько здоровых бабок!

— Я перешел на бег, — повысил я голос, начиная раздражаться от того, что она меня перебивает, но, заметив, что люди оборачиваются в нашу сторону, взял себя в руки. — Она становилась все ближе и ближе, будто скользила по земле. Я понял, что она вот-вот настигнет меня. Тогда я обернулся велосипедом. Дорога шла под откос, и я помчался вниз. Оглянулся, а бабка моя обернулась стареньким коричневым «жигуленком». Я стал «нивой». Она — джипом. Я — BMW, она — «мерседесом». Я стал гаишником, попытался ее остановить и оштрафовать за затемненные стекла. Но она и не подумала останавливаться, демонстративно промчалась мимо, потом повернула и на огромной скорости погнала прямо на меня. Я повысился в звании, стал лейтенантом, но она все неслась на меня, я стал капитаном, но и это не помогло. Я обернулся придорожным деревом, она стала зимой девяносто второго — девяносто третьего, и каждый второй прохожий прикидывал в уме, как бы повалить меня ночью — топором или пилой. Я неприметно раскинулся последней весенней травкой — она объявилась с косой в руках и стала меня косить. Я стал зерном, она — курицей. Так остервенело клевала меня, что до сих пор печень болит.

— А вы не пробовали обернуться иголкой? — спросила девушка.

«Начитанная, — отметил я в уме, — сказки уж точно читала».

— Я обернулся иголкой, решив, что она станет ниткой и тогда я брошусь в огонь — пусть обожгусь, зато отделаюсь от нее навсегда. Да и почему только я? Весь мир от нее освобожу. Но она стала наперстком, я наткнулся на него и отупел (ну, не так чтобы совсем). Я стал пальцем и надел его, она стала ладонью. Я — рукой, она — телом, я — мозгом, она — желудком. Я покинул Армению и отправился на остров короля Грейпфрута, в Страну Изобилия, где прямо на улицах растут апельсины и лимоны и где собирают по три урожая картофеля. Но и там не было счастья — остров разделен между двумя враждующими народами, которых не объединил даже референдум. Я отправился в страну короля Гуляша, но Смерть по-прежнему следовала за мной по пятам…

— Да как же она вас за границей-то нашла?

— Страна вошла в состав Евросоюза, я и из своего укрытия-то вышел и в столицу направился, чтоб поучаствовать в общем празднике. Так хитрая Смерть узнала от местных, что у армян там своя церквушка, и приняла облик моего приятеля, который из-за какого-то пустяка чуть было не оставил меня ночевать на улице.

— Неужто Смерть такая мелочная?

— Смер-тель-но.

Она засмеялась.

— А как вы от нее сбежали?

— Хотел было отправиться в королевство Кристиан Диор, но в той стране такая была бюрократия, впрочем, не исключено, что и тут не обошлось без ее козней. Вот я и решил скрыться в Армении. Вернулся и стал безобидным пожилым учителем в одной из пригородных школ. Смерть обернулась оптимизацией. Я стал крупным, годами простаивавшим заводом, а она приватизировала меня за бесценок и стала продавать по частям. Я стал предпринимателем, чтобы самому закупить эти части и развернуть новое производство, она обернулась налоговым инспектором. Я все повышал и повышал себя в должности, покуда не стал председателем парламента, она обернулась министром обороны. Я — оппозицией, она, сфальсифицировав выборы, — президентом. Тогда я стал Советом Европы и осудил фальсификацию, она же провозгласила себя национальным менталитетом и проигнорировала мои заявления. Мне оставалось только стать ООН, но она тогда, наверное, стала бы Бушем…

И я попытался вновь пойти к Богу. Выйдя из дому, на сей раз пошел не в сторону Арагаца, а в противоположном направлении, к автостанции, купил там билет, сел на автобус Ереван — Гюмри, который попросил остановить точно на том месте, на котором в прошлый раз прервал свой путь. Но тут же свернул с шоссе. Часа три-четыре поднимался, обходя все поселения. Я понятия не имел — на Арагаце ли Бог или где еще. Но тут мне был дан обнадеживающий знак: я уже почти выбрался из глубокого ущелья, когда увидел, что по левую сторону, у самого обрыва, на плоском каменном пригорке танцует индус. Он был высокий, полноватый, как-то по-женски или бесполо, что ли, полноватый, с широкой, почти квадратной улыбкой, с подкрашенными глазами и губами, в традиционном национальном костюме, с браслетами на босых ногах, и позвякивание крупных бусин на этих браслетах было почти единственным музыкальным сопровождением его танца, не считая неизвестно откуда доносившегося слабого бренчания какого-то неведомого инструмента. Было видно, что индус — танцовщик искусный, но сам танец напоминал беспорядочное размахивание руками, как если бы человек потерял голову от радости.

«Тарана — экстаз, стихийный всплеск разрастающейся радости, ритмическое выражение ликования и восторга, — закончив танец и откланиваясь, запыхавшись, сказал индус на плохом английском, благодаря чему я его и понял. — Этим танцем артист пытается передать сокровенные чувства человеческого сердца — любовь, радость и упоение. Тарана в такте Тинтала строится по звукоряду Вриндабана Саранга Раги… Я человек чувствительный и глубоко тронут оказанным приемом».