Глухая рамень - [8]

— Ну что ж… разведись, — почти подстрекая, молвила Ариша с горечью, готовая уличить его почти в измене.

— И дождешься! — не стерпев, вскипел Алексей. — Говорить с тобой — как воду толочь.

Наталка принесла в избу охапку дров, легонько опустила у печки на пол, а увидав, что уже не спят, звонким голосом спросила, снимая шубу:

— Проснулись?.. На улице — день белый, а вы все еще лежите.

— День, да неудачный, — ответил Алексей. — Уже спорим.

— О чем это?

— Все о том же: что было и давно прошло. Одна и та же песня.

— Полноте-ка… Зачем себе жизнь портить? Живите дружнее.

Вдруг скрипнула кровать, радостно вздрогнул полог и оттуда высунулась повеселевшая Катина рожица.

— Катя, иди мири отца с матерью! — крикнула Наталка.

Катя словно ждала этого, заторопилась, скатилась с кровати и, съежившись от холода, протопала по полу босиком. Она стиснулась между отцом и матерью и затеялась, потом, припав ртом к самому уху отца, таинственно зашептала:

— Папка, не ругай мамулю.

— Я не ругаю.

— А почему же вы? — И тронула за подбородок мать. — А ты, мамуля, за что его?

— Так… тяжело мне, — призналась Ариша.

Катя недолго молчала, обдумывая, как быть дальше, и принялась поучать родителей, следуя советам «няни Наты»:

— А вы дружнее, а ты, мам, не плачь.

— Я не плачу.

— Папка уедет, я с тобой останусь, — продолжал мировой посредник. — Будем с тобой играть в «дочки-матери». А папка привезет нам еловых шишек. — И добиралась ясными глазами до самого сердца: — Привезешь, да?

— Привезу, — улыбнулся отец, покоренный ее трогательным вмешательством.

— Много? Полон карман?

— Полон.

Катя смекнула, что один уже сдался, и снова принялась за мать:

— Не сердись, он уж вон смеется, погляди.

А Наталка подбадривала:

— Так их, так… Ишь они два сапога пара — им надо вместе идти, а они врозь: один — туда, другой — сюда. В каждом деле добрый мир лучше…

Торжественное примирение состоялось.

Ариша долго расчесывала густую темную косу, — на розовом гребешке остался комок спутанных волос, и она с пристальным вниманием посмотрела на себя в зеркало: оттуда, из глубины отполированного стекла, приблизилось к ней молодое скучающее лицо с рассеянным, немного запавшим взглядом. Она подошла к окну, отдернула занавеску — и в старенькой, отсыревшей от морозов избе стало оттого немного посветлее: в морозном мглистом небе багрово разгоралось солнце.

Она спросила мужа: когда он едет на ставёж? надолго ли? И посоветовала взять с собой хлеба, чтобы там ни у кого не одолжаться… Во время завтрака и после, когда Алексей собирался в дорогу, она не испытывала раскаяния, не очень винила и мужа, считая, что он кое в чем, может, и прав, но ни на минуту не переставала чувствовать на дне сердца лед, не растаявший в тепле примирения.

Глава IV Мужицкая душа

Директор Бережнов и главный лесовод Вершинин вышли в обход владений. На лесном складе — в три километра в окружности — сплошной затор: высокие бунты бревен, штабеля теса, свежеотесанных шпал, пиловочника, рудничной стойки, авиапонтона. Вся эта, присыпанная снегом, мерзлая древесина холмисто дыбилась вокруг главного здания конторы, на котором реял красный, полинявший, избитый дождями и ветром флаг. Искрилось ясное морозное утро. Цельсий за окном конторы показывал минус двадцать два, но всюду в этих открытых «зеленых цехах» работали люди — на нынешний день их было более трехсот: бригада омутнинских плотников разделывает бревна, варишане стругают пиленые доски для щиткового дома, зюздинцы тешут египетскую балку, три артели кудёмовских мастеров хлопочут над английской шпалой, французским столбом, бельгийской рудничной стойкой, — к заказам иностранных держав здесь особые требования и более краткие сроки. Белохолуницкие дранщики заготовляют сосновую заболонь, левее и дальше от них на синей декорации неба качаются пильщики. Сквозь редкие сосны проступает оснастка двухэтажного жилого дома и длинного барака-столовой, — там тоже видны люди.

А из глубинных делянок, по ледяной дороге вереницей ползут сюда тяжело нагруженные американские сани, таврические хода; пологим изгибом ледянка подходит к железнодорожным путям, где шумные артели вкатывают на платформы товарный, отработанный лес. У самого полотна дороги женщины ошкуривают двухметровую тюльку, — и среди них Наталка, румяная от мороза и ветра.

— Эй! Зайдите к нам! — зовет она издали, завидев начальников. — Вчера полторы нормы сделали… Вот взгляните… Не забракуете?..

Оба осмотрели тюльку, но браковать оказалось нечего. Бережнов и Вершинин продолжали свой путь.

— И все-таки у нас за полмесяца — шестьдесят процентов плана! — сказал Бережнов. — И дело не только в том, что мало людей, что вагоны подают нам с запозданием… Из девяти тысяч кубометров дров для электростанции мы отправили только шесть, бумажная фабрика торопит с отправкой баланса… Надо разворачиваться побыстрее, Петр Николаевич, — отстаем!.. А ведь к концу месяца мы должны закончить предварительную сортировку людей, переход на бригадный метод затягивается.

Он поручил Вершинину набрать из артелей одну новую бригаду для погрузки дров, вторую — для баланса, а потом — выехать в Большую Ольховку.