Глубокое ущелье - [10]

Рыцарь захихикал, будто услышал нечто забавное.

— Чем же угощает шут гороховый, если даже хлеба нет?

— Бежит к соседу, а если и у того ничего нет — кладет на стол последний ломоть хлеба да соленый баклажан. Врать станет — только что поел, мол,— лишь бы тебя накормить. Всего и осталось у них, что оружие. Вот его-то, помирать будут, не продадут. Да еще конь боевой. Сам есть не станет, только бы коня накормить. Сам гол-бос будет ходить, а сбруя в порядке. Да, мой рыцарь, не понять нам этих туркменов.

Мавро с любопытством ждал, что скажет на это рыцарь, но тот спросил совсем о другом:

— А как собирает Эртогрул-бей своих воинов, если понадобится?

— Просто. В каждой деревне, в обители, в дервишской пещере есть барабан. Заслышав вдали бой барабана, все бросают работу. Случится пожар, разлив реки или вражеский набег — по-разному бьет барабан.

— А как бьют при набеге врага?

— Дан-дан-дан. Дан-дан. Сначала три удара и потом еще два. И так без конца. Похоже на звон церковного колокола. Бьет в

барабан и прислушивается. Как с четырех сторон ответ получит, хватает оружие и мчится на сбор. У кого конь — верхом, а нет коня...

Мавро умолк и прислушался. Невнятный, далекий шум донесся со стороны Кровавого ущелья.

— Что это?

— Не разобрал, мой рыцарь! Может, стадо? Но с чего бы это сейчас скот из долин угонять? Погоди, погоди! — Мавро подошел к ограде, поглядел на дорогу в Гермиян.— Не пойму, то ли погремушки звенят, то ли колокольцы, караван, может?

Рыцарь тоже поднялся. «Только бы не мой Уранха. Чего доброго, решил поживиться и угнал какое-нибудь гермиянское стадо...» Он не на шутку всполошился: его приятель тюркский сотник Уранха не мог удержаться, чтобы не пограбить при случае, если даже рогатый товар принадлежал бы его собственному отцу. Из-за этого Уранха и на Кипре не прижился. «Все напортит, все запутает, скотина эдакая, потом не разберешь! Сказал ведь болвану, не смей трогать скот, чей бы он ни был!»

Звон бубенцов, колокольчиков приближался, эхом отражаясь от скал. Но вот к звону добавился глухой гул. Мавро улыбнулся.

— Понял, господин мой, понял! Это абдалы и воины-дервиши. Идут в удел Эртогрул-бея.

— Откуда знаешь?

— Слышишь стук дюмбелеков? Они всегда в дюмбелек бьют, когда подходят к караван-сараю.

Из-за поворота показались пять человек. Один, с дюмбелеком, спереди, четверо — сзади. На плече у одного из четверых рваное, как тряпка, зеленое знамя.

— А где же скот?

— Скота у них нет, мой рыцарь, бубенцы да колокольчики подвешены на шее, на руках, на ногах.

— Может, прокаженные! Не пустим во двор! Быстрей закрывай ворота!

— Не беспокойся, мой рыцарь. Никакой проказы у них нет. Здоровы как огурчики. Отец мой покойный говорил: к дервишскому да монашескому семени никакая зараза не пристает, не может она пробиться сквозь коросту грязи на теле. К тому же они на работе не изнашиваются, им болезнь только сил придает. Если в бою ничего не случится, долго живут эти дервиши.

По мере приближения процессии стук становился все громче. Из-за поворота вышли еще двое.

— Ясное дело, голыши это, мой рыцарь.

— Что значит — голыши?

— Одежи не носят ни летом, ни зимой.

— А те двое, они ведь одетые?

— Те не голыши! Один — ашик, по сазу видно. Господи помилуй! Значит, неспокойно в стране, раз начинают появляться ашики, говаривал отец. Совсем недавно тут уже один прошел.

— Что же это может быть?

— Не знаю. Но ашика издалека видно: сума при нем. А тот, что рядом идет прихрамывая,— пленный раб. Подаяния просит. Хромает оттого, что на одной ноге цепь. Все, кто на выкуп собирает, через наше ущелье проходят, чтобы заглянуть в удел Эртогрул-бея.

— Зачем?

— Сколько у вас подают самое большее пленникам, что собирают себе на выкуп?

— Ну, золотой, да и то короли или богатые князья. Обычай такой: не подавай много пленному воину. Чтобы не ушел он.

— А наш Эртогрул-бей пять золотых дает. Никакого обычая знать не желает. Есть при нем деньги, бывает, и десять даст. Послушать отца моего, так однажды пожаловал пленнику даже коня боевого. На ашика взглянуть хочется. Тот, что раньше прошел, пожилой был, правда крепкий. Поглядим на этого.— Мавро умолк.— А у вас есть ашики?

— Есть.

— Говорят, сила в них колдовская, обижать нельзя. А ваши как?

— Такие же.

— У нас, мой рыцарь, пещеры монахов и дервишей тоже считаются заколдованными. Если хозяина в пещере нет, заглядывать нельзя. Заглянешь — язык отнимется. И у вас так же?

— Точно так.

Дервиш, что шел впереди, зажав под мышкой дюмбелек, колотил в него свободной рукой. Огромного роста, широкоплечий, с толстыми, как тумбы, ногами, длинной, до пупа, бородой и гривой нечесаных волос, он внушал страх. Когда спутники, шедшие за ним по двое в ряд, переводили дыхание, чтобы начать новый куплет, великан привставал на цыпочки и выкрикивал: «Ох! Ах!» Единственной его одеждой был кусок грубой ткани, подвязанный к поясу и пропущенный между ног. На голом плече висел кривой ятаган.

Спина, грудь, руки и ноги были сплошь покрыты черными волосами, и с первого взгляда он походил на медведя. Трое его спутников тоже были голы, лишь на том, кто нес знамя, была рубаха. Волосы на груди, бороды, усы, брови, ресницы у всех четверых были сбриты. На головах — тюбетейки из белой кожи, с подвешенными над ушами амулетами из буйволиных зубов. На шеях — ожерелья из уздечек и бубенцов, снятых с мулов. На локтях и под коленями — звоночки и тарелочки, на лодыжках — погремушки, у пояса — большие железные колокольцы.