Глубинные течения [Океан инволюции] - [5]

Выкатив из трюма бочку сухарей, я ухитрился вернуть им съедобность. Титанические усилия сторицей окупило то неподдельное внимание, которое китобои проявили к моей стряпне. Без масок неотличимые, словно близнецы, за едой они не проронили ни слова; периодическая отрыжка лишь оттеняла тишину. Ощущение такое, словно назревает бунт.

Унылое общество. Одежда тоже единообразна: грубые брюки-клеш, коричневые или синие, и куртки в рубчик. Руки у всех потемнели на солнце, а лица бледные, со следами от постоянного ношения масок. Шестеро даже выбрили узкую полосу вокруг головы, через виски и под челюстью, для большей герметичности. На каждом — ожерелье из нанизанных на тонкую цепочку символов частиц Бога, ибо в соответствии со странной сушняцкой догмой самое большее, на что может рассчитывать смертный — это привлечение внимания лишь небольшой части Вседержителя. Движение, Удача, Любовь, Сила — здесь были представлены Аспекты, ценимые моряками; некоторые повторялись на кольцах и браслетах. Украшения не считались амулетами, но служили для концентрации во время молитвы. Сам не набожный, я все же носил кольцо Творения — художественного Аспекта. Ела команда механически, с лицами настолько отрешенными, словно ими никогда не пользовались для выражения чувств — либо будто эти тусклые облики служили еще одной маской, удерживаемой невидимыми ремешками. Обед проходил за длинным, намертво привинченным к палубе столом с пластиковой крышкой; в конце трапезной поперек основного стоял еще один стол, раздаточный. Между ними оставался зазор — как раз для того, чтобы подходить по одному, брать поднос и обслуживать себя.

Утомленный монотонным пережевыванием пищи, Калотрик рискнул завязать разговор с седым ветераном, сидевшим по правую руку:

— Недурная погодка сегодня, — брякнул он.

Вилки застыли в воздухе. Сушнецы с интересом уставились на беднягу: так врач изучал бы прыщ. Решив наконец по его подавленному молчанию, что продолжения не будет, все вернулись к своим тарелкам.

Его попытка была обречена с самого начала: на Сушняке нет погоды. Только климат.

Далузу я увидел лишь в конце дня, после ужина. Солнце уже скрылось за краем кратера, вечер розовел в приглушенном пылью свете, отраженном утесами в четырехстах милях к востоку. Я трудился на кухне, когда она вошла: ростом пять футов, укутанная в покрытые мехом крылья. На руках по десять пальцев, пять поддерживают крыло, пять свободны и выглядят совершенно по-человечески, вплоть до маникюра. Сами руки чересчур длинны и свешивались бы до колен, если бы не были сложены на груди.

Мне сразу стало не по себе — я не в силах был разобрать, кто передо мной: летучая мышь, прикинувшаяся женщиной, или женщина, вознамерившаяся стать летучей мышью. В утонченной, скульптурной красоте ее лица чуствовалась рука пластического хирурга. Художника со скальпелем. На ней была свободная, практически невесомая накидка. И что-то не в порядке с ногами: ее походка, слегка шаркающая и вразвалку, выдавала, что ходить она училась на совсем других конечностях.

Как и бархатистый мех на крыльях, ее волосы тускло отблескивали в угасающем свете. Она заговорила. У нее был низкий, тягучий голос, своими переливами настолько отличный от всего слышанного мною раньше, что поначалу я чуть было не пропустил смысл ее слов.

— Вы кок?

— Да, мэм, — пришел в себя я. — Джон Ньюхауз, Венеция, Земля. Чем могу служить?

— Джоннухаус?

— Да.

— Меня зовут Далуза. Я работаю наблюдателем. Хотите пожать мне руку?

Я так и сделал. Ладонь у нее оказалась вялая и горячая, но не влажная. Похоже, температура ее тела была чуть выше, чем у обычного человека.

— Так значит, вы говорите? — спросила она. — Это удивительно. Никто из моряков не отвечает мне. Так у них, видно, заведено. Мне кажется, они считают меня вестницей.

— Весьма близоруко с их стороны.

— Да и сам капитан не очень уж далек. А вы, значит, с Земли?

— Точно.

— Колыбель человечества, да? Мы обязательно поговорим об этом, это так интересно… Но я, верно, отрываю вас от работы? Я пришла сказать, что мне разрешается самой себе готовить. Боюсь, мне придется занять часть вашей кухни.

— Неужто вам не нравиться, как я готовлю? Я знаю множество способов и блюд…

— Нет-нет, что вы! Совсем не то, просто в вашей еде есть такие вещества… ну, у меня, например, аллергия на некоторые белки, и еще бактерии… Мне приходится быть крайне осторожной.

— В таком случае, мы будем часто видеться…

— Да. Мои запасы в том ящике, — своей неестественно длинной рукой Далуза указала на синий, окованный железом сундук, задвинутый под привинченный к полу разделочный стол.

Пока я корпел над полудюжиной горшков с варевом, фырчавших на плите, она выволокла свой ящик, открыла его, затем выбрала себе медную сковородку, первым делом опрыскав ее антибиотиком общего назначения.

— Вы впервые в плавании? — спросил я.

На сковороду отправилось с десяток мясистых кружочков размером с печенье и щедрая порция какой-то пряности. Я подкачал жиру и выровнял пламя.

— Отнюдь. Это мой третий рейс с капитаном Десперандумом. После него у меня будет достаточно средств, чтобы убраться с этой планеты.