Глубинная психология и новая этика - [38]

Разнообразие личностей и стадий развития сознания отражается в различных уровнях этического развития. Стадии зачаточного развития личности (например, когда эго находится на первобытной или инфантильной стадии развития) соответствует традиционная коллективная этика “Закон”. С другой стороны, в случае высших типов личности, когда целостность достигла полного развития, авторитет “Голоса” вытесняет коллективный закон совести. В прежние времена этот феномен можно было наблюдать только у этических гениев. Однако в настоящее вре-

* Цитата из “Фауста” Гете. (Прим. пер.)

мя он уже затронул широкие круги индивидуализированного населения Запада. О развитии этой тенденции свидетельствует возросшаядифференцированность в подходе законодательства к определению ответственности человека в свете конституциональных и психологических факторов.

Отказ новой этики от карательного принципа также вписывается в тот же конфликт. Наказание всегда ориентируется на уничтожение, подавление и вытеснение отрицательного. Цель такого подхода заключается в том, чтобы вызвать не трансформацию личности в целом, а лишь “частичное этическое” изменение (реальное или иллюзорное) в сознательной психике.

Поэтому новая этика, опирающаяся на глубинную психологию, не заинтересована в наказании. Она может последовательно соглашаться с устранением элементов, которые коллектив не способен ассимилировать. Но при этом новая этика исходит вовсе не из карательного принципа или принципа своего предполагаемого морального превосходства. Она руководствуется сознанием своей психологической и биологической неспособности. Тот факт, что определенный организм не может переварить какое-либо вещество, свидетельствует не о его неудобоваримости, а о неспособности организма ассимилировать это вещество.

Первые попытки осуществить на практике новую этику можно наблюдать в различных сферах, например, в либерализации старой тюремной системы, в благотворительной деятельности по отношению к преступникам и в признании в уголовном законодательстве приемлемости психологических открытий. В этом же направлении независимо друг от друга развиваются события, отправной точкой которых служат в корне отличные идеологии. Этот факт лишь подтверждает правильность нашего предположения о том, что в психической структуре современного человека происходит общий сдвиг, связанный с упадком старой этики и зарождением новой.

От нас требуется “независимая и ответственная проработка” нашего зла. Но отсюда следует, что осознание должно рассматриваться как моральное обязательство. Существенное значение этого требования, в котором стремление европейца к научным знаниям совпадает с устремлениями новой этики, становится понятным, когда мы сознаем масштаб разрушений, вызванных в индивиде и коллективе бессознательным с помощью вытеснения. Внутреннее опустошение людей (индивидов и целых народов), вызываемое ложью, которая скрывается в вытеснении и фатальном нежелании взглянуть в лицо реальности, приводит порой к ужасу.

На первый взгляд может показаться, что принцип обмана воцарился на том месте, которое в старой этике занимало зло, и все, произошедшее в новой этике, сводится к изменению содержания того, что считается злом. Но в действительности здесь речь идет о другом. Принцип истины в новой этике связан с подлинностью взаимосвязей между эго и бессознательным. Этический долг сознательности предполагает, что сознание призвано выполнять роль органа формирования и регулирования отношений со всем психическим, то есть отношений между содержания-ми бессознательного и сознательной психикой. Выполнение этой задачи не зависит от характера содержания, привносимого в отношения с сознанием, и от того, каким это содержание является с точки зрения старой этики — хорошим или плохим. С этической точки зрения, решающим фактором теперь становится критерий истины. В этом контексте проявление и объем самосознания необходимо рассматривать как ценность в этическом, а не научном понимании этого термина.

Признание существования личностного зла есть “добро”. Быть слишком добрым, то есть стремиться выйти за пределы фактически существующего и возможного добра есть “зло”. С этической точки зрения, зло, осуществляемое осознанно (что всегда предполагает наличие полного сознания своей ответственности), то есть такое зло, от которого субъект не стремится уйти, есть “добро”. Вытеснение зла, сопровождаемое инфляционным завышением самооценки, есть “зло”, даже когда оно проистекает из “позитивной установки” или “доброй воли”.

На первый взгляд может показаться, что новая этика и сознательность, а также особая роль сознательной психики и эго, характеризуются чрезмерной рационалистичностью и при этом недостаточно учитывается инстинктивная, то есть бессознательная форма сосуществования со злом человека как некоторой совокупности. В дальнейшем, однако, мы сможем убедиться в том, что, несмотря на свою особую роль, эго не является последней инстанцией в принятии решений в новой этике.

Сознательное совершение зла составляет прямую противоположность “сублимации” в том виде, как ее понимал Фрейд. Сублимация рассматривается как некая уловка, с помощью которой зло “лишается своих природных свойств” и затем используется для выполнения культурных задач. Но фрейдовская сублимация такого типа является примером бессознательной адаптации, и поэтому ее нельзя рассматривать как сознательную реализацию либидо. Когда “кровожадная” личность, в природе которой заключен избыток агрессивно-инстинктивных элементов, становится мясником, солдатом или хирургом, мы имеем пример такой сублимации, в которой первобытное побуждение пролить кровь удовлетворяется в санкционированных обществом и культурой формах. В данном контексте мы не можем рассматривать столь неясный предмет, как сублимация, и проблему ее реализации. Поэтому мы ограничимся лишь несколькими замечаниями по этому вопросу.