Глубинка - [24]

— Перестань орать, — спокойно потребовал Харлампий. — Да, взял. Написали, дали, и я взял. Ты на моем месте побрезговал бы? Ха! В свое время Гошка не взял писульку за карабин — и что? Под суд пошел! А я не хочу! — распаляясь, выкрикивал Харлампий. — А я не желаю! Это им жизнь не мила, а не мне! Вот и написали, вот и пошли!

— Это смерть! — Женька схватился за голову. — Их надо вернуть, догнать, негодяй ты. Вставай, придумай что-нибудь, ведь тебя за эту расписку повесить мало. И повесят!

— Сопляк ты, тебя петух в задницу не клевал, потому так рассуждаешь! — побагровев, закричал Харлампий. — Суд все учитывает, каждую буковку, заруби это на носу. Он сунул руку в спальник, выхватил черный наган, потряс им. В дырках барабана злыми искорками мерцали латунные головки пуль. — Вот если бы вот этим заставил не покидать отряд, тогда бы и повесить могли! А я — нет, не преступил, уважил свободу личности!

— Ты спятил.

Женька попятился к выходу.

— Назад! — приказал Харлампий. — Вооружись, будем самообороняться. Они могут тово…

Женька выбежал из палатки.

Теперь рядом с Николаем стояла Тамара. Они, будто окаменев, глядели в далеко-далеко убегающую долину, вслушивались, не прилетит ли оттуда крик, но внизу властно урчала вздутая от многих ручьев Домугда. Женька пробежал мимо. Его не окликнули. Проваливаясь и черпая рыхлый снег голенищами сапог, он заторопился по Гошкиной лыжне вверх от лагеря.

Если в июне в гольцовой части гор пройтись по снегу, в нем остаются голубые следы.

Гошка шел, оставляя их позади себя, оглядывался, радуясь удивительному в продавах лыжни свету. Снегоступы то скользили поверху, то погружались по щиколотки. Весело и ходко шагалось Гошке.

Сергея заметил издали. На сплошном белом окоеме одинокая фигура его торчала темным столбиком.

— Эге-ге-гей! — раскрылив руки, закричал Гошка.

— Го-го! — прилетело ответом.

Гошка поддал ходу.

— Фу-у, взмылили пригорочки, — прохрипел он, подкатывая к Сергею. — Чего так далеко упорол? Участок во-он где остался. Там и аномалии прошлогодние. Я сейчас мимо бежал и видел отвалы. Оголились, родненькие, не подвели.

— Поздравляю! — Сергей хлопнул его по плечу. — Тебе с Харлампия причитается.

Гошка вытер платком лицо, шею, задышал ровнее.

— Пробежался, аж похудел, — пошутил он. — Даже штаны вспотели. Ты посмотри, что солнце делает. Снег стал рыхлым, водой пропитался, вертолету у нас не сесть, по брюхо провалится, разве что в долине, так это у черта на куличках. Поблизости склон не позволит. Так что пока площадка не вытает, и заикаться о нем не стоит.

Они вернулись по Гошкиному следу к обнажившимся отвалам прошлогодних канав. На участке то тут, то там выперли из-под снега глинистые горбики, но это не обрадовало Сергея. Он с первого взгляда понял, что веселиться рановато: выработки затрамбованы снегом, промерзли, а чтобы их оттаивать кострами, дров не напасешься. Да и где они, тоже под снегом.

— Взрывчаткой рвать будем! — стоял на своем Гошка. — Накаливать в кострах ломы и пробивать шпуры!

— Ничего из мерзлоты не вырвешь, будет стаканить, а толку? — Со знанием дела объяснил Сергей. — Запыжуешь килограмм взрывчатки, вырвешь килограмм грунта. Мартышкин труд. Начнем с полной очистки всех канав и шурфов на всем участке. Какая разница — воду из них вычерпывать чуть попозже или теперь снег выбросить. А отвалы используем для ограждения, чтоб вешними водами не топило. Вот такое мое решение. Это дня на три-четыре займет рабочих, а там земля оголится, вон как парит-жарит.

— Будь по-твоему, но ломы калить придется и через неделю. — Гошка взобрался на рыжий холмик отвала. — Вижу-у!

— Кого? — встрепенулся Сергей.

— Канатные дороги! Обогатительную фабрику! Стадионище-е, как на Медео! Кинотеатры, веселых людей! Го-о-род!

— А арбуза там не видишь, что нам в определенное место вбивать будут? — с усмешкой спросил Сергей и крутнул рукой у виска. — Ты что, опять зашкалило? На такой верхотуре город?

— Да! Высокогорный город! Вон там огромное озеро с островками, — вдохновенно планировал Гошка. — Дальше в седловине аэродром, за ним…

— Отставить! — командирским голосом приказал Сергей. — Ночью в спальном мешке разрешаю фантазировать до утра, а сейчас прошу мозговать о реальном. Видишь, какое наследство подкинул мне Ползунов? — Он подхватил горстью снег, бросил в рот. — Если он серьезно заболел, мне тут придется командовать всем этим парадом. Учти, я терпим только к реалистам… Ну-ка прислушайся… Что это? Слышишь?

— Ничего не слышу.

— Значит, показалось… Вот я и говорю — будь реалистом, так вернее. — Сергей глядел на Гошку широко открытыми, подсвеченными снегом глазами. — Надо, чтоб впереди маячило, что-нибудь существенное. Высота какая-нибудь. Вот и шагай к ней, штурмуй, захватывай. Должна же быть у человека цель!

— Пощади, я весь в пене, — Гошка брезгливо стряхивал с себя воображаемую пену. — Швыряешься словами, будто обмылками.

— Горбатого могила… Неужели теперь не слышишь?

— Слышу. Но кому здесь кричать, разве что снежному человеку. На вершине снежного увала показался барахтающийся человек.

— Го… га-а-а! — накатился слабый крик.

— Женька, — узнал Сергей.