Глоток дождя - [31]

В фольварке захлопали выстрелы. Бородачи, не предполагая вероломства со стороны Борусевича, развернулись назад, и тот, воспользовавшись секундным замешательством энсезетовцев, выхватил пистолет и почти в упор расстрелял их. Словно откликаясь, у фольварка затараторили автоматные очереди.

Андрей уткнулся лицом в траву, и она превратилась в джунгли, в которых обитали уродливые насекомые, затянутые в пестрые, угловатые латы. Кого поджидал этот клещастый лакированный жук? Куда так воинственно ползли рыжие верзилы-муравьи?.. Странно, выстрелы не смолкали. Андрей поднял голову и увидел, что Внук и Удков палят по зарослям, а Кунерт, прижимая левую руку к груди, стоит у фольварка.

Вскоре все колонисты собрались вокруг Доктора. Тот был взбешен.

— Почему упустили четвертого? Кунерт, ты ли это?! Его нельзя было упускать!

Кунерт раздосадованно молчал, стягивал платком рану на левой руке.

Побросав трупы в болото, колонисты вошли в пущу. Сумерки сгущались, и заросли, через которые пробирались бандиты, казались дебрями. Но вот между осин забрезжило вечернее небо. До бункера было рукой подать — перейти поляну и углубиться на полкилометра в лес.

— Это он! — вдруг истошно заорал Кунерт.

Черняк увидел на поляне озирающегося длинноволосого парня в растерзанной одежде. Он замер, всматриваясь в приближающихся людей.

— Добей его, Черняк! — деловито предложил Кунерт и протянул свой автомат. — Не жалей патронов!

Андрей вздрогнул, что-то страшное шевельнулось в нем. Он схватил оружие и прицелился в точку над головой энсезетовца: проверить автомат, а потом ожечь свинцом потную стаю хищников, застывших вокруг. Отказаться невозможно, выхода нет. Парень напротив — бандит; но он растерян и безоружен. Вот она, «проверка кровью»!

Сухой щелчок прозвучал в напряженной тишине. Черняк яростно жал на спусковой крючок — Кунерт подсунул ему автомат с пустым диском.

Хихикнул Удков, засмеялись остальные, даже Марек.

Энсезетовец смотрел в сторону, словно происходящее его не касалось.

— Теперь ты, Марек! Ты! — крикнул Кунерт, а Удков протянул Мареку свой автомат.

Марек взял оружие, все еще улыбаясь. Прогремело короткое «та-та». Энсезетовец сделал шаг вперед, как будто еще надеялся прорваться сквозь цепь лесных оборотней. Пальцы поднялись было для крестного знамения, но поздно...

Марек уронил автомат, обреченно опустил голову. Колонисты загоготали.

— Осмотри карманы убитого, — приказал Доктор Черняку.

Помедлив, Андрей опустился на колени, поглядел в молодое лицо сверстника, в полуприкрытые веками глаза, еще хранившие вопрос: зачем? Пряди волос перебирал, словно ласкал, ветер...

Доктор торопливо просмотрел найденное. Початую пачку папирос бросил Ионе, игральные карты с порнографическими рисунками — Внуку, письма, студенческий билет Краковского университета, жетон за победу в каких-то легкоатлетических соревнованиях придавил комом земли...

 

В бункере Доктор разрешил застолье с самогоном. Колонисты расселись вдоль узкого, в две доски стола.

— За избавление! — поднял тост Доктор.

Забулькала в глотках мутная жидкость, и Рита, хозяйка стола, опять наполнила кружки. Пили все. Андрей насиловал себя, глотая обжигающее пойло. Доктор отказался от повторной порции, снисходительно оглядывал свое воинство. Пригубил свою кружку Марек, быстро повеселел. Он коснулся плеча Андрея, сказал со слабой улыбкой, как о самом сокровенном:

— Будто треснула ветка — хрясть! — и нет человека...

Кунерт услышал его слова, скривился.

— Ты, Марек, знаешь свое дело! Только не вешай слюни на каждый труп.

Он говорил еще что-то, но его слова тонули в пьяном гаме. Желая, чтобы слышали все, возбужденный Внук кричал Борусевичу, притулившемуся в углу:

— А теперь к шлюхам! Слышишь, соха? К шлюхам!

Демонстративно не замечая выкриков, Доктор удалился на свою половину. Рита подсела к Кунерту, обняла за плечи, но тот равнодушно отмахнулся:

— Отстань!

Аккомпанируя ударами ладоней по столу, затянул песню Удков:

— Мой костер в тумане светит, искры гаснут на лету...

Рита подхватила:

— Ночью нас никто не встретит...

Иона, выцедив последние капли, сказал ни к кому не обращаясь:

— Покурить бы сейчас у моего дома, в Святой Воле. Недолго, одну самокрутку. В далекости бухает церковный колокол, мычит скотина, пахнет из избы сметанным пирогом...

— Ты, грязный старик, ты еще веришь, что это будет? — Кунерт толкнул Иону в спину. — Никому не уйти! Никому!

— Что с тобой, Кастет? Ты не того? — Внук покрутил пальцем у виска.

Кунерт, словно не слышал его, пьяно качал головой и монотонно повторял, как заигранная грампластинка:

— Не то мы делаем, не то... Все бесполезно, от начала до конца...

— Что бесполезно? — подсел к нему Внук.

Кунерт встряхнул головой, погрозил пальцем:

— Ты думаешь, я пьян? Я хочу спать, и только. Я вот вспомнил Штутгоф... Ты не забыл, как мы развлекались?.. Выстраивали в шеренгу заключенных, ты облюбовал жертву, сбивал с нее шапочку... Ветер там подловатый, морской... Лагерник, нарушив ранжир, бежал за ней, а мы спускали собак... Кажется, за это тебя возвели в капо?

— Ты не уедай, Кастет, дохлый номер! Штутгоф — это Штутгоф! — Внук провел рукой по горлу. — Я себе не враг...