Глоток дождя - [14]

Ягеллон Ягеллонович захихикал, Малезинская одобрительно закивала. Пан Малезинский часто моргал, как будто пытался понять: удачно ли идут переговоры.

— Что я должен сделать?

Квач замялся, что-то забормотал себе под нос, однако ответил:

— Помочь в скупке картин старых мастеров.

— Откуда в нашем захолустье старые мастера?

— Немцы при отступлении бросали не только танки, — быстро заговорил Квач. — Вчера ко мне в магазин пришла жительница этих мест, принесла для продажи пейзаж Рейсдаля. Это один из брошенных немецких трофеев. Должны быть еще. Ищите! Я хорошо оплачу ваши старания. Если хотите, в фунтах стерлингов.

— К сожалению, я не обладаю нужными познаниями. Вы не думаете, что я наберу мазни?

— Я лично буду осматривать каждую находку и приезжать сюда при малейшей надежде на успех.

— Идет, я согласен. Как оплата?

— За каждое найденное полотно.

— Заключение сделки полагалось бы авансировать.

— Сколько?

— Триста.

— А у вас аппетиты! — поежился Квач.

— Я вас не искал.

— Ладно, берите. Не торгуюсь, чтобы вы поняли — я не пожалею средств для этого дела.

Андрей поднялся и подошел к стене, на которой висела литография Мальчевского «Ангел смерти». В прошлый свой визит к пани Малезинской Андрей уже рассматривал ее: ангел смерти — женщина с мужскими руками и острыми, как бы застывшими чертами лица — прикрывает глаза изможденного, много перестрадавшего человека. Все в нем жаждет этого последнего прощающего и облегчающего прикосновения — этот человек давно призывал смерть: сложены пальцы, боязливая, заискивающая улыбка растягивает впавшие щеки.

— Нравится? — Малезинская прикоснулась к локтю Андрея.

— Забавно. Смерть в образе цветущей женщины.

— Вам еще рано задумываться об этом. Но я хотела бы подарить ее вам. На будущее...

Андрей рассказал о «приеме» у Малезинских Юзину.

— Как бы не сплавил он Рейсдаля и все, что ему найдут, подальше от наших мест. Я думаю, контракт он заключил не только со мной.

— Ты, прав, Андрей, — согласился Юзин. — О Кваче и его делишках надо сообщить обязательно. Не печатает же он английскую валюту.

 

Незаметно подошло время встречи с Грошевым.

К условленному месту напарники отправились загодя, вдоль железнодорожной колеи. Этот перегон использовался мало. В молчании, под шелест листвы и птичий гомон дошли до разъезде на котором трудился и обитал Хельмут Гайнц.

Дом обходчика напоминал кубик, брошенный на равнину стола. К дому примыкал пассажирский перрончик, над которым на шести ногах-пилонах горбился гофрированный навес. Чуть дальше сверкал разноцветными стеклами семафор. По луговой низине, исчерченной ирригационными канавами, стремилась в бесконечность рельсовая колея. Высокая щебенчатая насыпь в четырехстах метрах от разъезда совершала плавный изгиб и по прямой уходила к синему лесу, в котором предстояла встреча с Грошевым.

Черняк и раньше бывал на разъезде. Перебрасывался с Гайнцем прощупывающими репликами, бродил в лабиринте роялей, собранных Вайкисом под навесом. Встретиться с самим музыкантом не удавалось.

Сегодня на подходе к разъезду Черняку послышались мелодичные фразы губной гармоники. Музыкальных склонностей у обходчика не замечалось. Может быть, Вайкис? Перрон загораживало станционное здание. Только приблизившись к его закопченным стенам, Юзин и Черняк увидели необычайное для разъезда многолюдье. На импровизированной арене — скатерти, расстеленной на бетоне, — показывал акробатический номер мальчик в клетчатом трико. Нехитрый мотив, который они слышали, на губной гармонике наигрывал Красный — антрепренер этого жалкого зрелища. Но вот — последнее сальто и мальчик поклонился публике, Красный снял с головы багрового цвета шляпу и пошел по кругу, собирая позвякивающий гонорар. Невозмутимо опустил монету Гайнц; щедро, как артист артистам, сыпанул мелочь Вайкис; единственная женщина среди присутствующих — Нарцисса Викторовна — ткнула в шляпу бумажную купюру и порывисто поцеловала мальчика. Из четверки мужчин, которые сидели в отдалении и были, судя по лопатам у ног, землекопами, бросил несколько медяков самый молодой. Красный повернулся к мальчику, но застыл, как будто сделал стойку: он увидел пришельцев. Передернулся, как от электрического разряда, гортанно выкрикнул непонятную команду и, пятясь, исчез за роялями. Быстро собрал пожитки и шмыгнул вслед за ним мальчик.

— Не удивляйтесь, — любезно объяснил Вайкис. — Он малость не в себе, война вывернула его наизнанку. Шарахается от всех малознакомых.

Юзин грубо возразил:

— Какой он ни есть — плевать! Но этот пожарник таскается за нами и что-то вынюхивает. Ждет, чтобы ему прищемили нос? За этим дело не станет.

Черняк заметил, как встрепенулся Гайнц, почувствовав угрозу в голосе Юзина. Вайкис рассмеялся.

— Вы заинтриговали несчастного.

Гайнц не выдержал:

— Мне рассказывали, что в горящем доме погибла его семья. Он ищет виновников злодеяния.

Каркачева, поохав, прервала этот разговор:

— Маэстро, вы обещали музицировать. Мы ждем! — она безбожно исковеркала немецкую фразу.

— Не смею отказать даме, хотя я зарекся играть. Серьезная музыка теперь никому не нужна, разве что птицам и Хельмуту, которому иногда требуется снотворное, — Вайкис похлопал Гайнца по плечу. — Я буду играть довоенное...