Глобалия - [47]

В том же кругу, куда попали Байкал с Фрезером, сидел мужчина с горделивой осанкой, ухоженной черной бородой и тщательно расчесанными черными усами. Одет он был в широкий плащ, а в руке держал посох с фигурным набалдашником. По обеим сторонам от него сидели двое прислужников, стараясь все время сохранять между ним и собой расстояние в несколько сантиметров, чтобы ни в коем случае не прикоснуться к нему, какое бы движение он ни сделал.

— Ты хотел видеть настоящего господина? Вот он прямо перед тобой, — шепнул Фрезер Байкалу, незаметно указывая на мужчину напротив.

Ждать пришлось долго. Понадобился не один час, чтобы вся толпа спокойно расселась по местам. Время от времени у входа раздавались крики и начиналась какая-то возня.

— Они следят, чтобы сюда не пробрался никто из мародеров. Боятся провокаций.

Байкал с интересом наблюдал за вновь прибывшими, среди которых попадались едва ли не все этнические типажи. У одних были раскосые глаза, у других — черная кожа, у третьих на смуглом лице красовались огромные усы. Рассмотреть как следует удавалось только мужчин, потому что женщины, которых тоже иногда можно было заметить в толпе, обычно с ног до головы кутались в шали, боясь открыто показаться на людях.

Судя по всему, детей собрали где-то в другой, специально отведенной для них части лагеря.

Всех этих людей, независимо от возраста, пола, племени и общественного положения, отличала невероятная худоба. Ее нельзя было назвать болезненной, хотя некоторые выглядели такими тощими, что смотреть на них было жутковато. Вернее сказать, они даже не столько исхудали, сколько как будто высохли: туго натянутая кожа, крепкие мышцы, блестящие глаза, — все это придавало им сходство с узловатыми сухими ветвями, несмотря ни на что способными в один прекрасный момент зацвести и принести плоды.

И вот наконец ближе к вечеру по центральному коридору между сидящими группами начали разъезжать тележки.

Огромные бараньи туши, надетые на колья, одну за другой водружали на металлические подпорки, установленные вокруг костров. Каждая группа назначила ответственного, который должен был поворачивать вертел. Ждать пришлось еще долго, но вид жарящегося мяса, запах паленой кожи, мягкие очертания лоснящихся от жира мускулов заранее радовали собравшихся, которые предвкушали настоящее пиршество. Время отмеряли капли жира, с шипением падавшие на раскаленные угли. Байкалу было противно, но он не мог оторвать зачарованного взгляда от костра. Он воспитывался в мире, где животные пользовались уважением наравне с человеком. Огромное плато, где в ночной тьме дымились плотоядные костры, в глазах глобалийца выглядело не менее чудовищно, чем камера пыток. В довершение всего, трудно было представить себе более ужасное зрелище для человека, выросшего в стране, где огонь находился практически под запретом, а кислород ценился едва ли не на вес золота, чем клубы едкого дыма в воздухе и желтые отсветы костров, полыхавших намного ярче, чем бледные масляные светильники. Но Байкала охватила какая-то темная, звериная радость, куда более сильная, чем все испытанные до этого чувства. Кто-то из сотрудников гуманитарной миссии подал знак, и вот уже множество рук потянулось к тушам, отрывая куски мяса. Жадные рты наполнились пышущей жаром кожей, мускулами, жиром. На месте жертвоприношения воцарилась чудовищная тишина.

Байкал долго не хотел присоединяться к трапезе. Заметив его колебания, Фрезер толкнул юношу локтем, и тот наконец решился. От паленого мяса его сразу затошнило, он с трудом подавил приступ рвоты.

Через час от барана остались одни кости. Руки, вооруженные ножами, уже не так жадно тянулись к добыче, и им приходилось действовать все более умело, чтобы вырезать крошечные кусочки мяса, казавшиеся особенно вкусными.

Снова зазвучала речь, но это были уже не те короткие, нервные реплики, какие предваряли трапезу, а длинные монологи. Порой кто-то задавал вопросы, а кто-то отвечал, так что иногда получалось даже некое подобие беседы. Большинство говорило на исковерканном, почти непонятном англобальном языке, и Байкалу пришлось попросить Фрезера переводить ему на ухо отдельные фразы.

— Они говорят о деревне, которую бомбили. Мы мимо нее проходили.

Все глаза были обращены к лысому старику, который держал речь.

— Похоже, бомбили позавчера.

Помогая себе жестами, старик рассказал, как на рассвете прилетели вертолеты. Он изобразил удивление обитателей деревни и их бегство.

— А они знают, почему напали именно на эту деревню? — спросил Байкал.

Фрезер задал вопрос, и в ответ другой беззубый старик разразился длинной тирадой.

— Он говорит, вроде бы здесь где-то скрываются террористы.

Потом заговорили о мародерах. Ненависть к ним явственно читалась на лицах собеседников и подстегивала воображение. Воинственному племени приписывали самые невообразимые и ужасающие деяния. Пока разговор крутился вокруг этой темы, Байкал вдруг почувствовал себя неуютно, но не сразу понял, откуда взялась эта безотчетная тревога.

Он поймал на себе пристальный взгляд мужчины, расположившегося у центрального прохода. Незнакомец полулежал, опираясь на локоть, и ковырял в зубах, не сводя глаз с Байкала. Может быть, он заметил, как юноша заколебался, прежде чем вместе со всеми наброситься на мясо? Или ему показалось странным, что Байкал не понимал англобального, на котором говорили вилланы? Байкал никак не мог догадаться, что же его выдало. И вдруг ему пришло в голову, что, как следует поработав над его костюмом, они с Фрезером совершенно забыли про ботинки. И вот сейчас он сидел, протянув к огню новые подошвы. Кто знает, может быть, они и насторожили того мужчину.