Глиняный мост - [75]

– У нее правда фамилия Январь?

Сердце Клэя колотилось как сумасшедшее. Генри Данбар усмехнулся:

– Само собой, – ответил он. – А как же.

Но позже, когда они дошли до дому (с несколькими остановками для разглядывания), они застали родителей на кухне. На истертом полу. Оба сидели, едва приподнявшись.

Отец сидел под буфетом.

Его глаза – опустошенная синева.

Мать вырвало – и все было в рвоте, – и теперь она спала, привалившись к отцу спиной; а Майкл Данбар молча смотрел в пустоту.

Двое мальчишек застыли.

Эрекция внезапно покинула их: съежившись, потерялась в штанах.

Генри крикнул, он среагировал и внезапно оказался заботливым:

– Томми? Ты дома? Сюда не заходи!

Они смотрели на беспомощность матери – и мисс Январь, свернутая в трубку, вместе с ними.

Ее улыбка, эта роскошная комната.

Совестно было теперь и думать о ней.

Мисс Январь была слишком… здоровой.

Это случилось ранней осенью; пришел назначенный день.

Рори был месяц как старшеклассник.

Клэю десять.

Волосы у нее отросли, странного желтого цвета, ярче прежнего, но все остальное таяло и исчезало.

Родители куда-то отправились, не сказав нам.

Возле торгового центра стоял небольшой бежевый домишко.

Из окна пахло пончиками.

Кавалерия медицинских аппаратов, они были холодными и серыми, но обжигали; раковое лицо хирурга.

– Пожалуйста, – сказал он, – сядьте.

Не меньше восьми раз он произнес слово «агрессивная».

Так безжалостно выговаривая.

* * *

Вернулись они вечером, и мы все вышли их встречать. Мы всегда помогали заносить домой покупки, но в тот вечер не было больше ничего. Были голуби на проводах. Не ворковали, наблюдали.

Майкл Данбар остался у машины, наклонившись, оперся ладонями о тепло капота, а Пенни стояла рядом, положив ладонь ему между лопаток. В мягчеющем убывающем свете ее собранные сзади волосы казались соломенными.

Мы смотрели на них, и никто ни о чем не спрашивал.

Может, они поссорились.

Но, конечно, теперь понятно, что там с нами в тот вечер была смерть: сидела высоко с голубями, небрежно свешиваясь с проводов.

Разглядывала их со всех сторон.

Следующим вечером Пенни сообщила нам на кухне – надломленная, полностью раздавленная.

Отец – груда осколков.

Я так отчетливо все это помню: как Рори отказывался верить и как он моментально впал в ярость и все повторял: «Что?» да «Что?» и «ЧТО?» Он был жесткий, будто проволока, и ржавый. Его серебряные глаза потускнели.

И Пенни, такая тонкая и стойкая.

Старается говорить спокойно и сухо.

Глаза зеленые и дикие.

Волосы распущены, и она повторяет, произносит:

– Мальчики, я умираю.

Этот повтор, думаю, и доконал Рори. Он сцепил руки, потом разнял.

И в каждом из нас в тот момент возник звук – бесшумно-громкий, вибрация непостижимой природы: это Рори бросился лупить кухонные шкафчики, тряс их, отшвырнув меня в сторону. Я все видел, но без звука.

Потом он схватил ближайшего человека, им оказался Клэй, и заревел точно ему в пуговицы; тут уже к нему подскочила Пенни, обхватила их обоих, но Рори не мог остановиться. Сейчас я слышу этот звук где-то далеко, но он в мгновение отбрасывает меня туда – вопль в нашем доме, как вопят в уличной драке. Он ревел Клэю в грудь сквозь рубашку, орал прямо ему в сердце. Таранил раз за разом, пока в глазах Клэя не блеснуло пламя, а глаза Рори не стали тусклыми и жесткими.

Боже, я слышу его будто здесь и сейчас.

Всеми силами стараюсь отодвинуть тот вечер подальше.

На тысячи миль, если смогу.

Но и теперь – утробность его вопля.

Я вижу Генри возле тостера, безмолвного, когда это важно.

Вижу рядом с ним обалдевшего Томми, упершегося взглядом в расплывающиеся крошки.

Вижу нашего отца, Майкла Данбара, безнадежно сломленного, возле раковины; потом идущего к Пенни – ладони на трясущихся плечах.

И себя; я посреди, собираю собственное пламя; окаменевший, скрестивший руки на груди.

И последним, конечно же, вижу Клэя.

Четвертого из братьев Данбар – темноволосого, брошенного на пол, – его лицо обращено к нам снизу. Вижу пацанов, переплетенные руки. Вижу, как наша мать кутает их собой, – и чем больше я об этом думаю, может, это и был настоящий ураган на нашей кухне, пока мальчишки еще оставались всего лишь мальчишками, а убийцы – просто людьми.

А нашей матери Пенни Данбар оставалось жить полгода.

Часть шестая. Города + воды + преступники + арки + истории+уцелевшие

Девочка, выбравшаяся из радио

В среду утром Клэй затемно отправился в город, прибежал туда уже после рассвета и в магазине на Сивер-корнер купил газету.

На полпути домой остановился: стал изучать программу скачек.

Он искал одно имя.

Днем, пока они работали и разговаривали, писали и считали, Убийце было любопытно, зачем газета, но он пока не смел спрашивать. Он занимал себя другими вещами. Перед ним лежали тетради с эскизами и с замерами. Цены на доску для лесов и опалубки. Закупка камня для сводов – о которой Клэй сказал, что может добавить немного денег, но получил немедленный ответ оставить деньги при себе.

– Поверь, – сказал Убийца, – тут в округе полно карьеров. Я знаю, где взять камень.

– Как в той деревне, – заметил Клэй почти бездумно.

– В Сентиньяно.

Майкл Данбар замер.

– Что говоришь?

– В Сентиньяно.

И тут, застигнутый в момент между рассеянностью и осознанием – того, что он сказал, и, тем более, к чему отсылался, – Клэй сумел одновременно приблизить Убийцу к себе и оттолкнуть его. Он вмиг стер великодушие прошлого вечера – «Мне тут нравится, нравится здесь быть», – но дал понять, что ему известно много больше.