Глиняный колосс - [45]

Дверь распахивается без стука:

— А-а-а… Павел Иванович?.. — Низенький Баратов влетает в комнату, будто вихрь. — В темноте сидите, ага? А выходить пора уже, пора… — Оставив дверь открытой, начинает он в характерной для него манере летать по помещению. — Фураж пополнен, кони отдохнувши, пора выдвигать… — Оказавшись подле Мищенко, подымает голову и замолкает на полуслове. — Павел Иванович?..

От неожиданности полковник будто налетает на невидимую преграду и, замерев, пристально всматривается в генеральское лицо. Несколько секунд царит тишина — Баратов переводит взгляд с Мищенко на меня и обратно. Затем неуверенно делает шаг назад:

— Э… Раз я помешал, господа, то…

Тяжело оторвавшись от оконной рамы, Мищенко распрямляется. Медленно вытянув папиросу из портсигара, несколько раз чиркает спичкой. Когда та наконец разгорается, прищурившись от облака табачного дыма, находит в нем остолбеневшего Баратова.

— Выступаем ровно в пять, как и планировалось. Коней седлать, костры тушить… — Глухой голос звучит без каких-либо эмоций. — Господин поручик… — Генерал поворачивается ко мне, и я ощутимо вздрагиваю.

Я уже видел один раз такое лицо. В первый день моего попадания в прошлое, в лазарете… Вмиг состарившееся, с четко обрисованными морщинами и отсутствующим взглядом. Будто черное… Точно такое же выражение было у Матавкина.

— …Полчаса вам на сборы. Во дворе полевая кухня, успейте подкрепиться… Свободны!

Больно ударивший по глазам свет солнца заставляет закрыть на миг глаза. Сделав несколько шагов, я едва не спотыкаюсь о расположившихся прямо на теплой от июньского солнца земле казаков. Обойдя группу стороной, слышу позади себя:

— …И одолеем басурманина, а там и домой, глядишь… Жинка соскучилась, да соседка страдат!..

— Соседка-та чавой страдат? — после дружного взрыва хохота слышен молодой совсем, недоуменный голос.

— А соседка страдат, что сосед ей женат!.. — захлебывается от смеха первый. — Молодой еще, слушай старших!.. Мотай на ус!..

Слова тонут в новых смеховых раскатах.

Невольно улыбаюсь и я. В голове почему-то вертится фраза: «Одолеем басурманина — и домой…» Повторяя ее про себя несколько раз, я не сворачиваю во двор к кухне, как советовал Мищенко. А просто иду к коновязи, находя среди множества лошадей что-то дожевывающую Жанну. Мне же, в отличие от четвероногого, есть отчего-то совсем не хочется…

— Подтянуться, подтянуться! — Силуэт всадника проносится мимо, исчезая за спиной. — Не растягиваться, держать порядок!.. — уже издалека доносится зычный голос.

Жанна устала. Это хорошо чувствуется — спина ее теперь не пружинит бодро, как это было в первый день, и все чаще она переходит с рыси на шаг. Устала не только она — третий день десятитысячный отряд движется форсированным маршем, стремясь уйти от возможного преследования. Короткие передышки сроком в несколько часов имеют целью дать отдых в первую очередь лошадям, и лишь потом — людям.

Я не общался с генералом со времени нашего разговора в хижине. Несколько раз после этого ловя на себе его угрюмый, задумчивый взгляд. Все это время утешая себя мыслью, что тот просто по горло занят походом, оставив мысли о будущем России на потом. Сказать с полной уверенностью, поверил он мне или нет, — я не могу, и мысли об этом занимают почти все мое время.

Преодолев за три дня вброд несколько речек и бессчетное количество мелких деревушек, русское соединение больше не соприкасалось с японской регулярной армией: несколько мелких стычек передовых дозоров с хунхузами заканчивались, как правило, скорым бегством последних еще до подхода первых авангардных частей.

Путь нашего отряда лежит вдоль железнодорожного полотна, на удалении от него в двадцать-тридцать верст. В отличие от предыдущих набегов, на сей раз информация о конечной цели маршрута держалась в строжайшем секрете до последнего. Насколько я знаю теперь, включая офицеров частей. Для меня было немалым откровением узнать из разговоров штабных, что о легендарном набеге на Инкоу было известно настолько заранее и повсеместно, насколько это вообще могло быть: загодя открыто говорили о нем даже в Петербурге, чего уж рассуждать о войсках на линии фронта.

Мукден. Это короткое слово не сходит с языка всех вокруг уже сутки. С тех пор как на очередном привале Мищенко собрал командующих частями.

— Господа, у меня к вам один-единственный вопрос… — доносится его ровный голос из-за голов обступивших. — Кто знает: какова конечная цель рейда?

— Телин, ваше превосходительство? — несколько человек отвечают почти одновременно.

— Было ведь объявлено заранее? — наконец подытоживает общий ответ чей-то баритон, по-владимирски «окая».

— Верно, нас ожидают именно в Телине… Который, надо сказать, сейчас в тридцати верстах, стоит лишь войскам свернуть вправо. — Генеральский жеребец бодро пригарцовывает под седоком, словно списывая на себя эмоции хозяина. Тот же, в свою очередь, светится довольной улыбкой. Как тульский пряник.

Так ты пустил дезу, Павел Иванович?!. До меня, кажется, начинает доходить. Речь перед набегом шла действительно о Телине! Теперь же получается…

— …Наша задача выйти к окрестностям Мукдена завтрашним вечером, постаравшись внезапно атаковать железнодорожные коммуникации японцев. Склады и ремонтные депо — вот наша основная цель! Там нас, будем надеяться, не ждут… Обходим город слева, оставив два полка донцов с пограничниками у окрестностей для отвлечения внимания врага. Вам придется крайне тяжко, предупреждаю сразу… — Улыбка исчезает с лица генерала. Он находит кого-то глазами в толпе и кивает. — В поддержку придам пять орудий и две пулеметные телеги, задача — продержаться до утра!